– Вы можете узнать почерк по этим распечаткам? – ехидно осведомляется он.

– Нет. Но…

– Извините. – Он явно недоволен, что приходится снова извиняться. – Дневник нашли в компьютере Джеральдин. Рукописной версии нет.

Во рту появляется кислый привкус.

– Кто такой Уильям Маркс? Она написала, что он может разрушить ее жизнь.

– Хороший вопрос.

– Так вы не знаете?

Он хрипло смеется:

– Судя по всему, вы знаете его куда лучше, чем я.

Дыхание перехватывает.

– Вы имеете в виду?..

– С тех пор как я первый раз прочел этот дневник, в голове засело имя, совершенно ни о чем мне не говорящее. Уильям Маркс. Вдруг появляетесь вы – практически близнец Джеральдин – и рассказываете, что встречались с человеком, который представился мною. Но это был не я. Похоже, теперь мы знаем его имя. Видите ли, я ученый. Если сложить эти два факта…

– Вы считаете, что тот человек – Уильям Маркс?

Логика иногда становится очень удобной – если связывать факты, потому что это возможно в принципе, а не потому, что это единственный возможный вариант. Я тоже ученый. А что, если эти два факта никак не связаны? Что, если тот человек врал просто потому, что изменял жене целую неделю и хотел замести следы? Безобидный потаскун, а вовсе не психопат, способный на убийство.

Если этот Уильям Маркс подделал дневник Джеральдин, зачем он упомянул свое имя? Это что, изощренный способ выразить раскаяние? Я не психолог, так что понятия не имею, насколько это правдоподобно.

– Вы должны обратиться в полицию. Они не собираются искать Уильяма Маркса. Если они услышат то, что вы мне рассказали…

Я встаю, прижимаю к боку сумку, чтобы он не видел краев рамки.

– Мне надо идти. Простите, я… мне надо забрать детей из детского сада до обеда, а еще заехать за покупками…

Ложь. Вторник и четверг – дни Ника, дни, когда покупки теряются, а счета и приглашения на вечеринки растворяются в воздухе. И я никогда, ни разу не забирала Зои и Джейка в середине дня. Мне стыдно, что они столько времени проводят в детском саду.

– Подождите. – Марк идет за мной по пятам через холл. – Что это был за отель? Где?

Открываю дверь, свежий воздух ударяет в лицо, и ко мне возвращается чувство реальности. Снаружи солнечно, но свет все равно выглядит каким-то далеким.

– Я не помню названия отеля.

– Помните. Вы ведь скажете полиции?

– Да.

– Все? И название отеля?

Я киваю, сердце сжимается от собственной лживости. Я не могу.

– Вы вернетесь? – спрашивает он. – Пожалуйста?

– Зачем?

– Хочу снова с вами поговорить. Вы единственный человек, кто читал дневник, кроме меня и полиции.

– Хорошо. – Я готова пообещать что угодно, если это позволит мне уехать.

Он улыбается, – и улыбается не радостно, а чуть ли не угрожающе.

Я не собираюсь возвращаться в Корн-Милл-хаус.

Еду в Роундесли, контуженная встречей с Марком, желая забыть все, связанное с ним и со всем случившимся. В офисе фонда «Спасем Венецию» я провожу несколько часов, безуспешно пытаясь разобраться с бардаком, который устроили Сальво, Витторио и телепродюсерша. Наташа Прэнтис-Нэш никак не комментирует мое расцарапанное лицо, не благодарит за то, что я приехала во вторник, и не извиняется за то, что скинула на меня работу, которой я не должна бы заниматься, но занимаюсь, поскольку в офисе никто, кроме меня, не владеет элементарными навыками человеческого общения. К пяти часам мое терпение иссякает, и я еду домой.

Там пусто. Из машины вижу, что занавески в гостиной раздвинуты. Обычно в это время они уже задернуты и солнечный свет не мешает Зои с Джейком наслаждаться репертуаром детского канала.

Вылезаю из машины и кручу головой, осматривая улицу. Автомобиля Ника нет. В доме на всякий случай выкрикиваю имена членов своего семейства – вдруг они завалились в постель средь бела дня? Смотрю на часы. Уже шесть часов. Где они застряли?

Тут меня посещает ужасная мысль. Что, если Ник забыл забрать Зои и Джейка? Нет, он бы все равно уже был здесь. Он никогда не возвращается позже половины шестого. Как же мне хочется, чтобы все было как обычно: чтобы орали дети, чтобы муж встретил меня со стаканом вина в руке.

Где же они?

Я бегу наверх, потом в кухню. Никакой записки нет, и живот скручивает от страха. Ник всегда оставляет записку: мне удалось вбить ему в голову, что я волнуюсь, если не знаю, где он. Сперва он молол всякую чушь вроде: «А чего волноваться-то? Я наверняка где-то, так ведь? Зои и Джейк, очевидно, там же».

Где же они?

Разворачиваюсь к двери, собираясь перевернуть дом вверх дном на предмет записки, которую Нику лучше бы, мать его, все-таки оставить, и краем глаза замечаю яркое пятно. Рабочий стол сбоку от раковины весь в алых лужицах. Красные разводы и на стене. Кровь. О нет. Нет, пожалуйста…

На полу что-то поблескивает. Осколки. Разбитое стекло.

Через три ступени несусь в гостиную. Хватаю телефон и набираю полицию, но тут замечаю листок на телевизоре. Уехали к маме с папой. Вернемся около восьми. Собирался сделать спагетти, но разбил банку томатного соуса. Потом приберу! Отшвырнув телефон, мчусь обратно в кухню, где начинаю истерически хохотать. Томатный соус. Ну конечно. Полиции повезло – я была бы самым нервным их клиентом.

Сажусь за стол и реву, вроде бы даже долго, но мне все равно. Буду плакать сколько захочу. Между всхлипами кляну себя за то, что оказалась такой истеричной дурой.

Через некоторое время успокаиваюсь и наливаю себе вина. На уборку сил нет. Ужас позади, но стресс еще не отпустил. Марк Бретерик, наверное, ощущал себя схоже, только для него кошмар не закончился. Вся его жизнь обратилась в кошмар. Паника не может длиться вечно, но после нее остается постоянный ужас – холодный, рассудочный, бесконечный.

Мысль невыносима. Слава богу, я не представляю, на что это похоже. Слава богу, Зои и Джейку не грозит ничего страшнее омерзительной стряпни матушки Ника.

Спускаюсь в прихожую, где оставила сумку, и со снимками и стаканом вина устраиваюсь в гостиной. Теперь, зная, что Ник и дети в безопасности, я могу спокойно подумать. Эта низкая ограда из красного кирпича, цветущая вишня, приземистое синее строение с белыми занавесками… Я все это уже видела раньше, но где? И вдруг слышу, как мой собственный голос произносит: Странно, что они покрасили синим снаружи, не так ли? Не слишком сочетается с окружением. К кому я обращалась? Мозг разгоняется и начинает работать, медленно и неохотно – все же два дня без отдыха и почти без еды, два дня непрерывных потрясений.

Это здание Бритиш Телеком. АТС, наверное. Голубой еще ладно. Спасибо, что не серый.