Не только Люси выводит меня из себя. Мне часто приходится сдерживаться, чтобы не пришибить кого-нибудь из отпрысков наших друзей. Например, Уну О’Хара, которой достаточно заскулить или топнуть ножкой, чтобы заставить обоих родителей нестись к ней с воплями «Солнышко, давай обниму!» и прочей подобной чушью. Как же хочется порой смазать Уну по лицу. Если бы я могла это сделать, хотя бы разок, я была бы так счастлива.

Детектив Колин Селлерс понюхал рукав своего пиджака, удостоверившись предварительно, что на него никто не смотрит. Вроде ничего. Чертовы благотворительные магазины. Он решил никогда больше не поучать Стейси, что одежду надо покупать в «Оксфам», а не в «Нэкст». В благотворительных магазинах он не бывал много лет и уже забыл, что пахнут они, как протухшее рагу, что здесь перемешиваются затхлые запахи ушедших десятилетий – десятилетий жизни прошлых владельцев этой одежды.

Обычно Селлерс не был склонен к сентиментальным рассуждениям, но эти магазины почему-то настраивали на чувствительный лад. Сперва он разобрался со всеми химчистками – царивший там химический запах тоже был достаточно мерзким, – но теперь жалел, что не поступил наоборот, не оставил напоследок то, что приятнее. Потому что нет ничего противнее благотворительных магазинов.

Сейчас он находился в отделении «Эйдж Косерн» на Хилдред-стрит в Спиллинге, и эта лавка, слава богу, последняя. Сегодня он точно попросит Стейси постирать одежду, а то и прокипятить. Или просто выбросить. Единственное, чего он точно не сделает, – не отдаст ее в какой-нибудь грязный магазинчик, чтобы другому бедному парню не пришлось ее покупать. Отныне Селлерс – ярый противник поношенной одежды. Пусть люди дают благотворительным организациям деньги, этого вполне хватит. Хороший, чистый чек, без запаха жира, смерти и неудачи.

Селлерс вдруг понял, что ни разу в жизни не жертвовал на благотворительность. Потому что не мог себе этого позволить, потому что ему надо обеспечивать Стейси и детей да еще следить, чтобы Сьюки не заскучала с ним. А теперь вот и уроки французского для Стейси, которые раздражали сильней, чем он мог описать. S’il vous plait. Если он когда-нибудь еще это услышит, то запихнет французский словарик ей в глотку.

Старуха в фиолетовой нейлоновой водолазке и с ожерельем из огромных фальшивых жемчужин появилась из-за плетеной занавески, держа в руках две цветные распечатки, которые Селлерс передал ее молодой и заметно более привлекательной ассистентке несколько минут назад. На первой была изображена Джеральдин Бретерик, на второй – коричневый костюм от Освальда Боатенга, похожий на тот, который, по словам Марка Бретерика, пропал из его дома.

– Вы полицейский. – Старуха изо всех сил старалась взирать на Селлерса сверху вниз, хотя и была на несколько дюймов ниже. Около семидесяти, жидкие седые волосы, несколько обязательных бородавок, как комки коричневой смолы, разбросаны по лицу, нос-клюв и кожи на веках раз в десять больше, чем нужно человеку. – Вы хотите знать, не приносил ли кто-нибудь такой костюм?

– Именно так.

– Нет. Я бы запомнила. Здесь странные лацканы. – Она уставилась на Селлерса, словно ожидая, что тот начнет спорить. – Не думаю, что такой костюм понравился бы нашим покупателям.

– А эта женщина? Вы не видели ее в последние несколько недель?

– Видела.

– Правда? – Селлерс воспрянул духом. До сих пор ему отвечали твердым «нет». Он побывал во всех химчистках и благотворительных магазинах в Калвер-Вэлли, хотя с тем же успехом мог этого и не делать. – Она что-нибудь принесла?

– Ничего. Вы спросили, видела ли я ее. Да, видела. Она часто посещала багетную мастерскую напротив. Вечно парковалась на двойной сплошной линии, прямо у вас под носом. Обычно она приносила какую-нибудь ужасную картинку – пятна и закорючки, очевидно, детский рисунок. Я много раз говорила Мэнди: «Ей надо бы голову проверить». В смысле, одно дело прикрепить их магнитиками к холодильнику, но в рамах… и почему она не могла подождать и принести все разом? Делать больше нечего было?

– Мэнди? Это ваша помощница? – Селлерс глянул в сторону занавески, но никаких признаков присутствия молодой красотки не заметил. «У меня уже есть юная красотка, – напомнил он себе. – Сьюки – моя юная красотка».

– Если у нее есть время таскать к багетчику все эти каракули по одной картинке за раз, могла бы найти время и правильно припарковаться, – продолжала старуха. – Она, конечно, думала, что просто заскочит на минутку, но нет оправдания парковке на двойной сплошной линии. Все должны соблюдать законы, не так ли? Нельзя делать для себя исключения когда вздумается.

– Верно.

– Она мертва, да? – Складки кожи вокруг глаз перегруппировались, когда она в упор посмотрела на Селлерса. – Я видела в новостях.

– Верно.

«И ты все равно переживаешь, что она неправильно парковалась? Старая карга».

– Который час?

– Почти семь.

– Лучше поторопитесь. Скоро начнется наше вечернее мероприятие.

– Да я уже закончил. – Селлерс покосился на три аккуратных полукруга серых пластиковых стульев в центре магазина. Не похоже, что люди собираются здесь отрываться от души.

– Вам следовало прийти днем.

– Я приходил. Вы были закрыты.

– Мэнди была здесь весь день, – возразила старуха. – Мы открыты по будням с девяти тридцати до пяти тридцати. И, кроме того, проводим вечерние мероприятия.

Селлерс кивнул. Интересно, в сегодняшнем мероприятии эта Мэнди будет участвовать? Он уже собрался было спросить, что конкретно они могут предложить ему сегодня вечером. Впрочем, рассудок вовремя опомнился, Селлерс поблагодарил старуху и ушел.

До паба «Бурая корова», где он должен был встретиться с Гиббсом полчаса назад, идти было пять минут. Плетясь по Хай-стрит и улыбаясь каждой женщине с длинными ногами и большой грудью, Селлерс признался себе, что в последнее время частенько подумывает о других женщинах. Наверное, это значит, что он жадный засранец: у него уже есть две, разве этого недостаточно? И сколько еще он сможет ограничиваться одними только мыслями? Сколько сможет сопротивляться растущему внутри желанию?

У Селлерса плохо получалось отказывать себе в том, чего он хотел. Он поддавался искушениям постоянно и с радостью. Гораздо лучше жить мгновением и наслаждаться им по полной, чем быть пуританином вроде Саймона Уотерхауса и избегать всего, что может обернуться удовольствием. Проблема состояла в том, что Селлерс вовсе не желал, чтобы ему на шею села третья женщина и принялась изводить его своими требованиями, как это уже делали Стейси и Сьюки. Его третья женщина – и на составление этого портрета времени у него ушло совсем немного – должна быть послушной, тихой и не должна хотеть от него ничего, кроме секса. Вряд ли Мэнди из благотворительного подошла бы под все требования. В своем стремлении найти новую подружку Селлерс все-таки не планировал опускаться до вечеров в благотворительном магазине, где, сидя на сером пластиковом стуле, надо выслушать лекцию какого-нибудь чокнутого вегана о бедствующей Африке.