— Погоди, как это можно сделать? — стал допытываться он.

— Ей-богу, мне бы твои заботы! — Волосатик только головой помотал. Потом кивнул в сторону Михиного дома. — Ведь там, кажется, твоя квартира или чья?

— Без тебя знаю, что моя! — огрызнулся Миха, напрочь не понимая, куда клонит Волосатик.

— Кинешь из квартиры сюда удлинитель и врубишь пылесос.

— Ну и что? На кой ляд мне здесь пылесос?

Волосатик молча показал на кучу строительного мусора, которая с незапамятных времен возвышалась возле Михиного дома. Из самой ее середины выползал длинный кусок резинового шланга.

— Чудак человек, суешь сопло пылесоса в этот шланг, а другой конец перебрасываешь через стену.

Миха остолбенел — настолько потрясла его своей простотой гениальная идея Волосатика. Достаточно будет просто как следует потыкать шлангом примерно в то место, где лежит письмо. И оно, рано или поздно, обязательно к хоботу шланга присосется. Не долго думая, Миха тотчас притащил из дома пылесос и катушку удлинителя. Волосатику, никуда не денешься, пришлось ему помогать.

В ту ночь все были взбудоражены чуть больше обычного, как знать, может, это полнолуние на людей так действует. Во всяком случае, экзистенциалистка, гуляя с Марио по городу, разражалась монологами, каких он давно от нее не слыхивал.

— Пойми, Марио, меня это просто достало до потери пульса. Говорю тебе, я художница, а что прикажешь мне тут рисовать? Когда нужна вообще только одна краска, серая, и все вокруг на один фейс, который ты уже видеть не можешь. Знаешь, мне однажды подружка-закадыка, оттуда, ну, из-за бугра, краски ихние прислала, за которыми у нас тут все гоняются, потому что они такие яркие и всякое такое. Так веришь ли, я не знала, что с ними делать. Яркими-то красками что мне тут писать? Вот помяни мое слово, у них ума хватит: они еще отменят краски. Если даже красные знамена у них блекнут, значит, они взялись за дело всерьез. Что же удивляться, что все отсюда сваливают? А кто не свалил, мечтает свалить. И даже совсем тупые, которые пока не мечтают, и те рано или поздно балдой своей доедут. И кто последним будет сваливать, потушит свет.

И в этот миг, словно по мановению волшебной палочки, действительно погас свет. Марио и экзистенциалистка очутились в кромешной тьме. Разумеется, это была обычная авария электросети, но она произошла как по заказу, да еще и в приграничной зоне. Такого, кстати, еще не бывало — чтобы в приграничной зоне свет вырубился. Экзистенциалистке стало настолько не по себе, что она всхлипнула и бросилась Марио на шею.

— Кранты, Марио! Похоже, мы и вправду последние остались. Они нас тут забыли. Хоть ты теперь меня не бросай. Меня и нашего бэби.

Марио ушам своим не поверил.

— Бэби? — переспросил он.

Экзистенциалистка кивнула. Так Марио узнал, что ему предстоит стать отцом.

Ток на нашем кончике Солнечной аллеи вырубился в тот роковой миг, когда восточногерманский пограничник наконец-то решился подключить к социалистической энергосети японскую стереосистему. Тут же где-то закоротило, полыхнуло, треснуло — и свет погас во всей округе, а заодно и над нейтральной полосой. Упала темень, хоть глаз выколи. Пограничник, хорошо знакомый с теорией заговоров, мгновенно сообразил, что это вражеская провокация, что японская стереосистема — на самом деле троянский конь мирового империализма, специально подброшенный в руки доблестной таможни, чтобы устроить аварию в системе энергоснабжения. Поэтому он немедля объявил боевую тревогу.

— Боевая тревога! — заорал он и пульнул в небо осветительной ракетой, целясь прямо в полнолицую луну, из-за которой, похоже, все в ту ночь были взбудоражены чуть больше обычного.

Едва первая осветительная ракета взлетела в воздух, супруги Куппиш поспешили на крышу, чтобы лучше видеть происходящее. А посмотреть и вправду было на что: от восхищения они обняли друг друга за плечи и то и дело вскрикивали «ох!» и «ах!». Такого фейерверка они отродясь не видывали — ни на Новый год, ни на День Республики, а уж на молодежных фестивалях и подавно.

Ясное дело, и у Михи с Волосатиком ток тоже вырубился. Причем до того, как они успели шлангом до письма добраться. И пока они этот шланг обратно вытягивали, их засекли пограничники. В нервных, мерцающих вспышках многих ракет их выхваченные из темноты тени размножились и панически заметались по стене. К ним добавились и совсем уж загадочные и тоже мечущиеся тени сооруженной Волосатиком и Михой диковинной конструкции. Короче, со стороны все это сильно напоминало вылазку террористов: тени прыгали, носились, то стремительно сближались, то разбегались прочь, то увеличивались, то разом исчезали. Никому из пограничников и в голову не пришло, что это всего-навсего двое юнцов при помощи пылесоса и длиннющего шланга пытаются выудить с нейтральной полосы любовное письмо. В столь призрачной и зловещей круговерти света и тьмы просто невозможно выглядеть безобидно. А тут еще и полнолуние.

Когда треснул выстрел, каждый на Солнечной аллее сразу понял: это не из ракетницы. И когда Волосатик, как подкошенный, рухнул на землю, все тоже сразу поняли: пуля попала в цель. Волосатик лежал совершенно неподвижно, и над ним уже склонялся Миха, и Марио с экзистенциалисткой уже бежали к ним. И супруги Куппиш тотчас спустились с крыши посмотреть, что случилось, и участковый, которого происшедшее как-никак касалось по службе, уже был тут как тут. И Мирьям со своим братишкой тоже прибежала. Волосатик лежал на мостовой, не шевелился, а все стояли вокруг и ревели. Слева, где сердце, пуля пробила в его куртке аккуратную дырочку. Все так надеялись, что уж такого-то им пережить не доведется. А оно вот возьми и случись. Волосатик не шевелился. Экзистенциалистка склонилась над ним, хотела подложить что-то под голову — а он вдруг как ни в чем не бывало встал. Похлопал себя по куртке и, все еще слегка оглушенный, медленно достал из-под куртки «Exile on Main Street». Альбом был прострелен, но он спас ему жизнь.

Теперь настал черед Волосатика разреветься.

— Настоящая английская прессовка! — всхлипывал он, извлекая из пробитого конверта черные поблескивающие ломти. — Новая была! Запаянная! И обе, обе пропали! Ведь это был дубль! — Волосатик был безутешен.

— Волосатик, если бы это был сингл… — начала было экзистенциалистка, но не отважилась свою мысль продолжить.

— Да, Волосатик, одной бы не хватило, — договорил за нее господин Куппиш.

— Да, конечно! — давясь слезами, согласился Волосатик. — И все равно!!!

И тут Миха увидел, как с полосы смерти через стену, словно птица, летит его любовное письмо. Летит и горит синим пламенем. Искра от падающей ракеты подпалила его, и теперь, поднятое в воздух энергией собственного сгорания, оно, уже черным, почти невесомым, обуглившимся лепестком, медленно пикировало на наш кончик Солнечной аллеи, откуда когда-то столь коварно упорхнуло. Миха смотрел, как горит письмо, а когда оно догорело, взглянул на Мирьям. И та вдруг сразу поняла, что случилось. Разумеется, не во всех подробностях, но она догадалась, что этот выстрел как-то с ней связан.