II

Солнце село, задул холодный ветер, небо затянуло серыми тучами. Упали первые крупные капли дождя. Отцы города заторопились, церемонно раскланялись, пожелав новому хозяину спокойной ночи, и в сопровождении слуг с зажженными фонарями отправились по домам. Грациллоний проводил гостей, постоял немного на крыльце, потом затворил дверь и в раздумьях принялся мерить шагами полутемный зал пиршеств.

Прием был недолгим; разговор шел вежливый, ничего не значащий. Старейшины присматривались к Грациллонию, пытаясь понять, чего можно ждать от нового короля; держались настороженно. Грациллоний не был ни авантюристом, искателем приключений, ни беглым рабом: за ним стояла могущественная империя. Он был подданным империи, ее посланцем, ее слугой. Поддержка политики империи принесет неисчислимые выгоды Ису – вот в чем он пытался убедить старейшин. Старейшины кивали, говорили гладкие слова: мир, дружба, вековые традиции; со всем соглашались. Однако ничего обещано не было – заминка с короной не прошла незамеченной и была воспринята как дурной знак. Грациллоний должен завоевать их доверие. Как? Какие силы представляют отцы города, и сколько у него самого действительной, осязаемой власти?

«Завтра, – подумал Грациллоний. – Завтра я шагну в этот таинственный лабиринт».

Слух его уловил скрип половиц и приглушенные голоса – за дверью с зажженными светильниками собралась прислуга. Все разом смолкли, с любопытством уставясь на нового короля. О Митра, какие еще церемонии предстоят сегодня, в самый длинный и странный день в его жизни? Не выказав недовольства, Грациллоний вскинул голову и обвел взглядом собравшихся.

Вперед выступил управляющий.

– Постель короля постлана, – произнес он и поклонился, приложив руку ко лбу.

– Что ж, я не против… – начал Грациллоний.

– Сию минуту пожалует невеста первой ночи короля.

– Как? – слова застряли у него в горле. Он плохо знал язык озисмиев и, должно быть, не совсем правильно понял. Впрочем, на все воля Митры. Долгие месяцы он не разделял ложе с женщиной. Он был молод; его бросило в жар. И тут же мелькнула мысль: а что, если и на супружеское ложе у них принято всходить по старшинству? Тогда в помощь ему будут воображение и тьма за окном.

– Да, – выговорил он после недолгого раздумья. Кровь прилила к голове, но он старался казаться спокойным. – Делайте все, что положено случаю.

Слуги сопроводили короля в опочивальню, раздели его, принесли вино, кубки, на отдельном блюде – хлеб, сыр и сласти; затем зажгли курящиеся фимиамом высокие светильники и, низко поклонившись, вышли. Наконец Грациллоний остался один. Ему было неспокойно, он присел на пышное ложе и спрятал лицо в ладонях, как королевы на коронации в амфитеатре. Пряный сандал мешался со сладким миром – запах вожделения. Стало трудно дышать. Грациллоний сильнее сжал ладони, лицо горело. Дождь шумел где-то далеко, за ставнями. Сердце стучало куда громче.

Девять жен… Каковы могут быть его обязанности перед ними? Языческий обряд связал его с этими женщинами, но другого выбора не было: этого требовала миссия. Исполнив поручение Максима, он отправится обратно, домой. Предусмотрен ли у них обряд развода? Хорошо бы посоветоваться с Отцом в Митре. А если они привяжутся к нему, и расставание причинит им боль? О боги, а если родятся дети?…

Снизу, еле слышные, донеслись звуки свадебного гимна. Сейчас… Еще миг ожидания, и сердце вырвется из груди. Кто это будет? Увядшая, вся в морщинах, Квинипилис? Надменная, с резкими складками в углах губ, Виндилис? Красавица Форсквилис? Наверное, одна из них. Ведь это они непостижимым образом знали, кто появится сегодня у врат Иса.

Дверь медленно отворилась.

– Да благословят боги священный союз, – торжественно произнес управляющий и отступил в сторону. На пороге стояла Дахилис. Не подымая глаз, управляющий прикрыл дверь.

Дахилис.

Она казалась испуганной. Тонкие пальцы теребили брошь, соединявшую края шелковой накидки. Грациллоний не смог бы сказать, сколько длилось молчание. Наконец она вымолвила:

– Мой повелитель… позволит ли король войти Дахилис… его королеве?

Голос ее был… Так поют луговые жаворонки по весне.

Он бросился к ней и спрятал нежные маленькие руки в своих ладонях.

– Позволит, – он охрип от волнения. – Твой король позволит войти Дахилис.

Непослушными пальцами Грациллоний расстегнул накидку и отбросил ее в сторону. Она осталась в простом платье серой шерсти. Зачесанные наверх волосы скреплял массивный волнистый гребень. Он тронул ее за плечи и, глядя сверху вниз, сказал на языке озисмиев:

– Как хорошо, что ты, именно ты пришла сюда этой ночью.

Дахилис зарделась.

– Это они, Сестры… Это они так решили, когда мы призывали тебя, мой повелитель, прийти и освободить нас.

Думать об остальных не хотелось. Во всяком случае, сейчас.

– Я не обижу… ни одну из вас. Не бойся меня, Дахилис. Если я сделаю что-то не так – ты скажи мне. Просто скажи.

– Мой повелитель…

Она затрепетала в его объятиях. Поцелуй был долгим. Она была неопытна, но хотела учиться. Горела нетерпением.

– Ты сладкая, – он чуть не задохнулся. И засмеялся от счастья. – Присядем, поговорим. Ты же меня совсем не знаешь.

Дахилис взглянула на него с изумлением.

– Колкон… – начала было она и осеклась.

«Колконор, – подумал Грациллоний, – взял бы ее сразу, без лишних нежностей. Такой уж он был человек».

– Ты добрый, – прошептала Дахилис.

Они уселись за стол, друг напротив друга. Все в королевской опочивальне – и курение благовоний, и стулья со спинками и подлокотниками, и яства, приготовленные заранее, – все казалось Грациллонию чужим и странным. Дахилис, конечно, бывала здесь, и не раз. Он откупорил бутыль, налил кубки до половины и потянулся за кувшином с водой, чтобы разбавить вино. Так пили римляне. Однако Дахилис предупреждающе взмахнула рукой, и он отставил кувшин. Неразбавленный напиток – густой, терпкий – разлился по телу, укрепив уставшие мышцы и взбодрив дух. Так было вкуснее, и Грациллоний решил про себя впредь придерживаться исанской традиции.

– Тебе знаком латинский язык? – спросил он.

– Я постараюсь вспомнить, – запинаясь, выговорила она на латыни. – Нас учили в школе весталок. С тех пор я почти ни с кем не говорила.

Он улыбнулся:

– Давай разговаривать на латыни. Теперь я буду тебя учить.

Так они и сделали. Иногда трудные обороты приходилось повторять несколько раз или подбирать близкие по смыслу слова, но это была игра, сближавшая их и помогавшая лучше понять друг друга; Грациллоний и сам старался запоминать исанские слова.

– Я ничего не знаю об Исе, – сказал он. – Совсем ничего. Я вовсе не собирался становиться королем. Меня, можно сказать, вынудили…