Ну что ж, он здесь… в этот полуночный час в родном Бискейне, окруженный призраками прошлого и теми, кто до сих пор играл немаловажную роль в его жизни. Словно и не было долгих десяти лет, проведенных вдали от этого края. Ветер, пришедший с болот и залива, теперь хозяйничал на фермерских полях. Рамы чуть-чуть подрагивали, старый дом вздыхал и поскрипывал… Харрисон лежал, глядя в потолок.

Нет, он не мог бы назвать это место домом. И никак не мог поверить, что вернулся. Где-то после двух часов мягкий, словно пух, матрас Хони все же убаюкал его.

На следующее утро Гейдж встал без пятнадцати семь, ни на шаг не отступив от своего обычного графика. Поняв, что пытаться спать дальше уже бесполезно, Харрисон решительно сорвал с себя одеяло. Непрерывно зевая, он мельком ознакомился с коллекцией шляп Хони и выбрал своего фаворита: сиреневую шляпу с огромным цветком и лентой в крупный горошек.

Принимая душ, впервые за многие годы он вдруг осознал, что рад наступлению нового дня. Ему предстояла поездка в «Рай песчаного доллара»: наверняка это будет интересно, – но больше всего радовал тот факт, что за завтраком он снова увидит Тру.

Лучше поторопиться.

Тру уже суетилась на кухне, умудряясь одновременно мешать кашу и читать книгу, удобно расположенную на выдвижной столешнице. Услышав шаги, она подняла глаза, и сердце Харрисона дрогнуло от радости. Даже в своем пуританском одеянии Тру была чертовски хороша. Сегодня на ней было прямое платье-рубашка, надежно скрывающее чудесную фигуру. И без того длинное, оно казалось еще длиннее из-за вертикального геометрического рисунка, в котором присутствовали белый, красный, синий и черный цвета.

– Где-то я видел такое платье, – заметил Харрисон. – Ну да, когда смотрел «Остин Пауэрс» или что-то вроде того.

– Один из любимых нарядов Хони, – с улыбкой отвечала Тру. – К счастью, такой фасон опять вошел в моду. Надеюсь, тебе нравится овсянка?

– Обожаю.

На деле он терпеть не мог овсянку.

– Пусть пока ты и лукавишь, твои вкусы наверняка изменятся, когда попробуешь овсянку моего приготовления.

Да, Тру не проведешь.

– Ты неплохо вжилась в образ главы семейства. И вероятно, очень этим гордишься.

– Не вижу смысла отрицать. – По мнению Кармелы, только Пенн Уэринг временами удавалось поколебать эту гордость. – Почему бы тебе не налить себе кофе? Уизи кормит цыплят во дворе, а Гейдж умчался на пробежку.

Харрисон с удовольствием принял ее предложение и наполнил чашку крепким горячим кофе, а Тру тем временем наполняла две пиалы овсянкой.

– Может, поедем вместе?

– Куда? – удивилась Тру.

– Решать насущные задачи.

– Не лучшая идея. – Открыв банку арахисового масла, она щедро сдобрила им каждую порцию каши. – У меня целый ворох забот, разбираться с которыми надо в Чарлстоне, а ты должен быть на стройке.

– Я проведу там не больше часа, а затем буду свободен как ветер. Могу покатать тебя по округе. Невесту положено холить и лелеять, разве нет? – И какой черт попутал Харрисона затронуть столь мучительную для него тему!

– Ты вроде бы не хотел светиться в городе. – Тру взяла свою кружку и сделала внушительный глоток. Что может быть прекраснее девушки, способной с такой уверенностью пить обжигающий кофе? Потянувшись к холодильнику, она достала немного свежей малины, ополоснула в дуршлаге и добавила в кашу.

– Садись. Завтрак готов.

Не рискнув ослушаться, Харрисон взял ложку.

– Настоящие мужчины не любят малину.

– Еще как любят.

– Ну тогда смотри, не проболтайся журналюгам.

Размешав овсянку, Харрисон осторожно отправил в рот первую ложку, и, пока жевал, Тру с беспокойством смотрела на него.

– Ты, случайно, не сладкоежка?

– Не дай бог. Я брутальный мужчина, который стоически отвергает сладкое.

Исключение он готов был сделать лишь для ее сладких губ. А еще для яблочного пирога.

Тру загорелась энтузиазмом.

– Значит, овсянка пришлась тебе по вкусу?

– Точно. – Теперь Харрисон уже не врал.

– А я ведь собиралась предложить тебе немного коричневого сахара, если хочешь…

– Нет, все идеально.

Включая и этот момент. Тихая задушевная беседа во время завтрака? Да еще с девушкой, которую так и хочется поцеловать? Нет, он не привык к подобным подаркам судьбы.

На минуту они затихли, молча наслаждаясь едой. Тру было издала легкий стон удовольствия, но тут же опомнилась, торопливо объяснив:

– Обожаю малину.

Господи, ее страстная натура проявлялась даже в таких пустяках…

– Я всегда храню в багажнике пакет с вещами для ночевки, – сказал Харрисон. – Но едва ли их хватит на все время нашего пребывания здесь. Придется взять из трейлера двухнедельный запас одежды и средств личной гигиены.

– А у Гейджа нельзя одолжить?

– Мы об одном Гейдже говорим? – удивленно приподнял брови Харрисон. – Он расхаживает в своей белой рубашке и джинсах со дня сотворения мира. Что до туалетных принадлежностей, то мне нужно все самое лучшее. Что возьмешь с испорченной звезды мировой величины? Заеду в «Бен Сильвер» – там точно есть все, что мне нужно.

– Да уж, ты и впрямь избалован. Прикупи заодно и одежды: будешь этаким классическим чарлстонским джентльменом.

– Наловчился делать деньги – гуляй на широкую ногу, – усмехнулся Харрисон, выскребая остатки каши из пиалы. – Правда, я до сих пор питаю маленькую слабость к «Гудвиллу»[18]– без него я бы не выжил в старших классах.

– Ты прошел немалый путь. – Тру облокотилась подбородком на ладонь.

– Как и ты.

Они столкнулись взглядами, задержав их друг на друге чуть дольше, чем следовало.

– Ну что ж… – Она встала из-за стола и принялась собирать грязную посуду.

– Помочь? Ты ведь не хочешь запачкать платье.

Направившись к мойке, Тру бросила посуду в заранее подготовленную мыльную воду.

– Обычно я надеваю фартук, но при тебе – ни за что.

– А в чем проблема? – Стоило ему приблизиться, как она стремглав отпрянула к раковине. Желание прильнуть к ее губам не покидало его. – Думаешь, я стал бы тебя поддразнивать? Современная женщина в бабушкином переднике и все такое?

Тру усмехнулась.

– У Хони всегда были очень симпатичные фартуки. Я постоянно их ношу. Они не только красивы, но и весьма функциональны. Понимаешь, о чем я? – Она развернулась к мойке и занялась посудой. – Но главное – хранят в себе частичку ее души. Голову заполняют сладкие воспоминания о том, как она готовила в этих передниках. Я понимаю, ты сейчас живешь в другом мире: холеные красотки, с которыми ты веселишься в Атланте, и на смертном одре не согласятся облачиться в фартук, – а здесь все по-домашнему. Слишком маленький городок.