Моряки Балтики; унтер-офицер с "Крепкого" П.Я. Лелявинов в 1916 г. (вверху), братья А. и И. Торены с "Исполнительного" в 1914 г. (в центре) и матрос Пугачев с "Лихого"

К середине 1917 года все восемь оставшихся в строю эсминцев составляли 8-й дивизион под командованием капитана 1 ранга СВ. Мяснова, входивший в состав дивизии сторожевых судов минной обороны Балтийского моря. После катастрофы 1914 года эсминцы использовались мало. Тем не менее нарастающий общегосударственный кризис и растущий развал флота затронул и "бураковых", сыгравших определенную роль в Октябрьских событиях.

Достаточно удаленная от войны служба экипажей в Гельсингфорсе (Хельсинки) работала на руку большевистским "агитаторам". И когда 25 октября из Гельсингфорса на помощь революционному Петрограду вышли корабли Балтийского флота, в их числе находился и эскадренный миноносец "Меткий". Два дня спустя, выполняя ленинский приказ, "Меткий" занимает позицию вместе с эсминцем "Самсон" на Неве у села Рыбацкое для пресечения возможного выдвижения по Николаевской железной дороге верных Временному правительству сил. Через несколько недель — в ноябре 1917 года "Меткий" и "Легкий" прикрывают проведение минной поставки, производимой минзагом "Нарова" в Финском заливе.

На этом участие в первой мировой войне для 8-го дивизиона практически закончилось. Подписанный через несколько недель Брестский мир позволил удержать в стране власть большевикам.

В ходе Ледового похода кораблей Балтийского флота из Гельсингфорса — преодолевая наравне с крейсерами и линкорами все тяжести похода — в Кронштадт пришли и остальные шесть кораблей 8-го дивизиона. Здесь они встали на "долговременное хранение" и участия в событиях 1918–1920 годов уже не принимали. Исключение составили "Легкий" и "Мощный", которые зачислили в ДОТ (Действующий отряд судов), и они приняли участие в Гражданской войне на Балтике.

"Лихой" во время Ледового перехода. 1918 г.

Наиболее изношенные и разукомплектованные "бураковы" по окончании войны не восстанавливались и были разобраны в 1923–1924 годах. В их число вошли "Молодецкий", "Искусный" и "Ловкий".

Только по причине крайнего дефицита кораблей в составе РККФ (Рабоче- Крестьянского-Красного Флота) по окончании Гражданской войны все же использовали безнадежно устаревшие и изношенные "бураковы".

В 1920 году из действующего флота в распоряжение Всеобуча передали "Легкий". Осенью 1920 года "Крепкий" всё еще выходит на боевые дежурства в Финский залив — вплоть до Кургальского полуострова. На 1 августа 1921 года его вооружение составляли два трехдюймовых орудия и четыре пулемета. Стрелковое оружие составляли 25 винтовок японского образца. Личного оружия — револьверов у команды не было. Тогда же с него сдали в лабораторию для переосвидетельствования все артиллерийские снаряды.

Поражает безграмотность в написании подаваемых документов той поры "… Проведение ремонта на к А ра бле.

"… на руках у морЕков оружия нет…" — это был обычный стиль официальной корабельной документации тех лет. И это были не черновики, а документы, подаваемые в вышестоящий штаб. Пролетаризация и демократизация РККФ быстро изжили себя, и с 1921–1922 годов начинается постепенное наведение "должного порядка" в корабельной службе.

Так, 24 августа 1921 года командир и комиссар эсминца "Крепкий" вынуждены отметить в приказе по кораблю "крайнее" положение с утренней побудкой. Дело уже доходило до того, что команда не вставала вовремя даже "в течение положенного получаса"(!). Командир был вынужден рекомендовать проснувшимся военморам[10] "будить своих товарищей", так как должность дневального отсутствовала.

Начались выговоры за "продолжительные и немотивированные" отлучки вахтенных с мостика. Вынося очередное порицание вахтенным Матвиенко и Тушилину командир был вынужден отметить, что "вахтенные совершенно не знают дежурного старшину".

Но "главный фронт" в наведении порядка — пролег не через боевые посты, а через корабельный камбуз. И журнал приказов командирa "Крепкого" сохранил основные этапы этого сражения…

К концу декабря 1921 года ропот команды стал настолько явным, что командир корабля военмор Юрловский был вынужден вмешаться: "… Мною замечено, что завхоз и баталер ведут отпуск продуктов… по своему усмотрению… что вызывает нарекания команды… Предоставляю в обязанность артельщику ежедневно предоставлять помощнику командира полный отчет о расходе продуктов". Вероятно, при проверке выяснилась масса "интересных деталей", так как через два дня (27 декабря) последовал грозный приказ: "… Отчислить Георгия Туллака от должности кока и перевести в помощники кочегара… и назначить кочегара Писемского коком.".

Следующий этап наступил 6 января 1922 года, когда командир объявил о "наказании кочегара Г. Туллака арестом на 5 суток с содержанием на гаупвахте "за неисполнение моего приказа и предупредить его, что за дальнейшие проступки он может быть наказан вплоть до отдания в Народный трибунал". Журнал умалчивает о причинах, по которым семь дней спустя (13 января) Г. Туллак был исключен из списков в связи с направлением в госпиталь.

Очередной этап "борьбы" наступил 21 января, когда вернувшийся из госпиталя Г. Туллак был в тот же день "арестован на корабле до разбора его дела", а инженер-механику Янковскому поручили провести дознание в двухдневный срок. Оказалось, что бывший "хозяин камбуза" попался на попытке подделки продовольственного аттестата.

Последовала ревизия, результатом которой стали грозные "оргвыводы" в приказе от 26 января 1922 г. Объявлялись строгие выговоры: 1. Завхозу корабля Сергееву, за неправильную выдачу хлеба и недосдачу 14 12 фунтов его и траты хлеба артельщиком без его ведома; 2. Баталеру, за неисполнение приказа от 25 декабря о ежедневной продуктовой отчетности и 3. Артельщику, за подмену военмору Баранову фунта масла банкой казенных консервов и неточное ведение продуктовой книги.