Что касается захаровского визита в Парижскую военную школу, на этот раз протокольными улыбками дело не ограничилось – двум тертым калачам было о чем беседовать. Упрямый, как и его покровитель де Голль, Шарль Айере, отец доктрины «оборона по всем азимутам», вогнав в ступор США, не собирался рассматривать в качестве противника только советский блок. Вашингтон озлобился окончательно, «дружба» с Америкой затрещала по швам; страна расплевалась с НАТО; с ее территории срочно убирались сорок тысяч канадцев и янки. Та к что Матвей Васильевич мог расслабиться. Не то чтобы французы раскрывали объятия «медведю», но дружелюбия к весьма активной в своем стремлении бороться «за мир во всем мире» империи у них явно прибавилось…

Что касается НАТО, 9 октября 1967 года приступил к своим обязанностям в Брюсселе сотрудник его Международного секретариата Франсуа Ле Блевеннек, оставивший горестные воспоминания о метаниях организации в поисках нового пристанища, после того как французы попросили ее освободить помещения в Порт-Дофине (край живописнейшего Булонского леса), где с таким шиком устроились генералы, а также целые батальоны их усердных помощников.

Делать нечего, структура была вынуждена съехать. Поначалу решили избрать для проживания Рим, но в безалаберной итальянской столице не оказалось достаточного количества квартир для бездомных натовских служащих. Правда, Лондон добровольно вызвался стать сердцем Атлантического Союза. Разозленные упрямым галльским петухом Штаты были вроде не против, однако у других стран-участниц предложение страны, готовой в любое время дня и ночи с мазохистским сладострастием стелиться под главного своего патрона, энтузиазма не вызвало: сконфуженные британцы отозвали заявку. Оставалась старушка Бельгия.

С тоской Блевеннек поведал о трудностях переезда, на котором «транспортные фирмы заработали состояние». Встал «острый вопрос с зарплатой» (в Бельгии шкала значительно ниже). Царил характерный для подобных организаций хаос: военные предавались своим любимым занятиям – панике и неразберихе. Угрюмое здание в Харене, сляпанное на скорую руку, хоть и построили вовремя, но не успели довести до ума. Всюду пахло сырой штукатуркой, стены были еще не покрашены, дорожки не покрыты асфальтом (как следствие, грязь, уродующая любые сапоги и ботинки). Материалы, прибывающие днем из Парижа, ночью, как правило, разворовывались (замками оборудовали лишь несколько дверей). Новая статуя у входа успела покрыться ржавчиной. Самого Блевеннека, явившегося 9 октября на службу в новый натовский штаб, там встретил маляр, с юмором объявивший, «что он здесь со своей командой для того, чтобы стены… не рухнули от первого дуновения ветра». Те, кто первым приезжал на место, полагались только на собственную находчивость. Блевеннек повествует со вздохом: «Чтобы побыстрее устроиться, я вооружился, как подобает клиенту магазина ИКЕА, отверткой и гаечным ключом и за несколько дней собрал металлические этажерки в своем отделе».

Что еще? В Москву по приглашению ЦК ВЛКСМ прибыла делегация Венгерского союза молодежи во главе с товарищем Вайно.

Без комментариев.

Индонезия временно прервала все дипломатические отношения с Китаем (чрезвычайное заседание кабинета).

Без комментариев.

9 октября 1967 года было много заседаний, приездов, отъездов, объятий, дипломатических побед и конфузов… Подписанными высокими договаривающимися сторонами на всех континентах и во всех столицах документами можно было бы вымостить дорогу от Лиссабона до Владивостока. Однако тайного, как всегда, было гораздо больше, чем явного. Не сомневаюсь: в Нью-Йорке ли, в Лондоне (разницы никакой), утонув после ланча в креслах, наблюдая дымки собственных сигар, струящиеся так же неторопливо, как и деловой разговор, делили мир банкиры. Одновременно – в жгучей ли Аравии, в спокойно ли дремлющем Иране – собирались на свои заседания те, кто мечтал подвести планету под зеленое знамя ислама. Возможно, где-нибудь в Хайфе чинно беседовали между собой сочинители еще одного проекта под знаком шестиконечной звезды – исхожу из того, что этот день, как и всякий другой, без мировых заговоров просто не смог обойтись…

Он не мог обойтись без сделок, экономических форумов, съездов любителей филателии и езды на собаках. В Мурманске «начал работу» (разумеется, торжественно) семинар специалистов рыбного дела, созванный по инициативе ООН. В Ярославле на Волжской набережной (строители в новеньких касках, толпа, оркестр, речи, «ура») разрезали ленточку: подарок Родине – гостиница «Турист», специально «для путешественников по родному краю». Рыская в Интернете в поисках дня, я увидел среди прочих выскочивших объявлений следующее, короткое и меня взволновавшее: «9 октября 1967 года – выступление Эллингтона». Где концертировал Дюк, выяснить не удалось (вообще Интернет часто выкидывал подобные трюки, высвечивая событие, но напрочь отказываясь сообщать подробности). Остается домыслить битком набитый зал где-нибудь в дымном Чикаго, парочку прожекторов, благодаря проделкам которых бликующие тарелки ударника то и дело слепят слушателей, не менее слепящие тромбоны, альт-саксофон, похожий на рыбу, готовую ускользнуть из рук солиста, упитанный рояль (за ним сам маэстро), змеящиеся шнуры на полу, стойки, микрофоны, возбужденные лица оркестрантов, наконец, ритм «Каравана», всем известного, всеми любимого, всеми приветствуемого, подобно композиции Великого Джазмена, начинающегося весьма незатейливо (при первых же звуках его воображение тотчас подсунет неизменных верблюдов). Благодаря все тому же методу, я вижу, как внимательно люди слушают «Караван». Джаз-бэнд разогревается: не проходит и двух минут, ударник начинает избивать барабаны; тарелки, получая свое, злобно откликаются, утробно гудит контрабас, не уступают друг другу очередь рояль и та самая рыба-альт, истошно ревут духовые. Оркестр впадает в раж. Однако в этом шуме-гаме есть единственный не сошедший с ума кларнет – он-то и призывает всех к возвращению. Неохотно, огрызаясь, то и дело разбегаясь в стороны, ему все-таки начинают вторить гитары. Затем наступает очередь тромбонов. Затем словно смирительную рубашку накидывают на ударника, теперь только самый толстый, басовый барабанище глухо огрызается – бух, бух, бух. Альт и рояль наконец-то приходят в себя. Еще какое-то время они галантно уступают друг другу – то один, то другой ведет свою все более упрощающуюся партию, – и вот уже бесится только зал, приветствуя возвращение мирового порядка, то есть гармонию, которая все-таки в конце концов торжествует.

Неизвестно, где выступал Эллингтон. Зато со стопроцентной точностью можно назвать город, в котором 9 октября перед почтеннейшей публикой, весело оскалясь, предстал еще один гений джаза, его король, его парадная сторона, золотая труба всех времен Луи Армстронг. Этот город – расхлябанный, отзывчивый, демократичный Нью-Йорк…

Реклама события (выуженная из Интернета):

Луи Армстронг с оркестром Дика Якобса.

Труба и вокал – Луи Армстронг.

Тромбон – Тайри Гленн.

Кларнет – Джо Мураный.

Фортепьяно – Марти Наполеон.

Гитара – Арт Райресон и Аль Кайола.

Электрическая бас-гитара – Эверетт Барксдэйл.