Рок понес всех троих в местечко Лонгдейл, где не без помощи «Белых рыцарей» сгорела очередная церквушка. Из поездки они не вернулись.

Три тягомотных года ушло на распутывание клубка: замешаны были все – местный шериф и его помощник, досточтимые граждане, судьи и даже присяжные. Дамба фермера Барреджа близ Филадельфии оказалась тем местом, где нашли свое последнее пристанище несчастные проповедники всеобщего братства: их тела откопал экскаватор. ФБР потянуло за ниточку – правда вскрылась нелицеприятная: ненависть просто хватала за горло и белых, и многих черных, она не давала расслабиться, заставляя бесчинствовать добропорядочных католиков и не менее добропорядочных протестантов.

Невероятно, но правосудие завертелось – пусть со скрипом, пусть неторопливо… В итоге проворачивания его неспешных колес 9 октября на скамье подсудимых примостились рядышком шериф Лоренс Рейни, помощник шерифа Прайс, а также некие Джордан, Роберте, Поузи, Арледж и еще с десяток их отпетых сообщников. Главной пойманной рыбой оказался «имперский маг» Сэм Холлоуэй Бауэрс-младший, продавец вязальных машин и любитель нацистских жестов (криком «Хайль Гитлер!» он приветствовал даже свою собаку). Все закончилось жутким скандалом – поначалу психопатов оправдали (разумеется, штраф не в счет), однако «северная общественность» взвыла от негодования, и поборников белой расы тотчас вновь схватили за шкирку. Под пристальным оком теперь уже всей Америки суд вынес вердикт: тюрьма.

Два слова о спорте: 9 октября 1967 года в Соединенных Штатах на стадионе «Бич Стадиум II» столкнулись между собой бейсболисты «Бостон Ред Сокс» и «Сент-Луис Кардиналс». Результат матча мне неизвестен.

9 октября 1967 года отечественный хоккей порадовал почитателей началом очередного турнира (X Кубок СССР). Выступили двадцать четыре клуба. Сообщается далее: в одной четвертой финала из обоймы с треском вылетели московские «Спартак» и «Динамо», что, как утверждается, было на руку ЦСКА, обставившему в финале незадачливых ленинградцев.

А теперь – улыбка Джазмена, Его кантата, в которой не обошлось без тромбонов, туб и вообще всего того, что способно создавать громоподобные и скрежещущие звуки. 9 октября 1967 года в Минске состоялся самый нелепый парад, который только можно вообразить. По главной улице Белоруссии (Ленинскому проспекту) с вздохами и ахами прочадила и проползла самая разнообразная строительная и сельскохозяйственная техника. Десятки совершенно не подходящих для подобных мероприятий машин чьей-то угрюм-бурчеевской волей были собраны в одном месте и выпущены целым гудящим скопом попастись на городском асфальте. Зрители (не сомневаюсь, их было множество) примерно около часа лицезрели этот триумф отечественного машиностроения: перед ними проследовали переваливающиеся, словно утки, сенокосилки, лязгающие гусеницами трактора, самосвалы, рядом с колесами которых Гулливеры превращались в лилипутов, экскаваторы с ковшами, способными вместить в свое чрево однокомнатную хрущевскую квартиру со всем ее содержимым, включая семью из трех человек, комбайны, раскинувшие дрожащие платформы, и прочие грохочущие, задыхающиеся, будто астматики, надсадно кашляющие, выпускающие целые фонтаны густого жирного дыма агрегаты. Их был целый легион – мирных, разномастных, разновеликих чудовищ, проковылявших (иначе не скажешь) мимо милых моему сердцу простодушных советских людей, готовых кричать «ура» любой нелепице.

День также полон всякого политического сора.

Бесконечно мелькающие в Партитуре Джазмена диктаторы, президенты, генеральные секретари, замы и руководители всякого толка, как я уже отмечал, удивительно похожи на камешки-голыши. Однообразие их мимики, механика одинаковых жестов удручают любого человека со сколько-нибудь развитым воображением. Фотографиями подобных «камешков» всегда до отказа забиты первые журнально-газетные полосы, но нет сферы, в которой более молниеносно, с такой поистине фокуснической скоростью «тасуется колода». Ротации там головокружительны: многих списывают с борта на берег, едва они успевают заявить о себе. Звезды руководителей стран, председателей межплеменных союзов, премьеров, военачальников и министров проносятся перед остальным человечеством с астероидной быстротой, чтобы навсегда закатиться за горизонтом. Имена большинства политиков 60-х сегодня знает разве что придирчивый историк, поэтому весьма удивлюсь, если читателю известны хотя бы два-три персонажа дня 9 октября 1967 года, которые в связи с официальными встречами и переговорами здесь перечислены.

9 октября 1967 года военно-морскую делегацию Югославии во главе с адмиралом Мате Ерковичем принял адмирал флота С. Г. Горшков. В честь делегации был дан завтрак, на котором присутствовали также посол Югославии в СССР Д. Видич и военный атташе Г. Йовичич.

Адмирал Горшков! Да-да, любезно усаживал за сервированный стол своих весьма скромных в военно-морском отношении братьев именно хозяин гигантских кораблей с ядерными силовыми установками, набитых торпедами субмарин и всего другого прочего, морского, могучего, разнообразного до бесконечности, способного сто раз отправить к праотцам весь мир от Китая до Фолклендов, представитель эпохи, во время которой незатейливый ранее советский флот при поддержке всего поднатужившегося Отечества подался вдруг «и вширь, и вглубь», рванул, воспарил, достиг размеров чудовищных, непобедимых, недосягаемых, несопоставимых ни с сегодняшним, ни, подозреваю, с завтрашним днями. Только при всемогущем повелителе авианесущих крейсеров и вертолетоносцев, создателе величайшей Армады, которую когда-либо знала Россия, акватории мировых океанов оборачивались «внутренними морями Советов», когда там принимались трепетать на свежем ветерке вымпелы горшковских эскадр. Во всех этих «внутренних морях» резвились, как им вздумается, словно киты, отечественные атомные крейсера, носились сломя голову, подобно дельфинам, целые стаи больших и малых противолодочных кораблей и кишмя кишели подлодки, временами выбрасывая из воды свои темные хищные акульи тела.

Я столкнулся с ним лицом к лицу – с хозяином флота, со стареющим адмиралом. Я видел его! В зале № 11 Центрального военно-морского музея, где в середине 80-х я работал экскурсоводом, в окружении моделей тех самых чудовищ, способных одним своим залпом снести планету, был прижизненный бюст дважды Героя. В одну из экскурсий, когда я оказался именно там, пространство вокруг неожиданно зашумело, задергалось, вмиг набежала толпа, от мундиров все почернело, как в грозу; еще мгновение – люди (все эти капитаны второго и первого ранга) расступились. На меня, двадцатичетырехлетнего сопляка, взглянул пожилой Горшков. Самое странное в этой чисто булгаковской истории – не нашлось никого около внезапно прибывшего в музей Посейдона (несмотря на целую свиту), кроме растерявшегося экскурсоводика, к которому он мог бы обратиться.

Он и вымолвил, устало и по-отечески:

– Принеси-ка мне стул, сынок!

Я притащил первый попавшийся табурет.

Повелитель лодок, кораблей и ядерных мегатонн, от которых трепетал весь без исключения мир, даже не опустившись, а как-то боком рухнув на него, уставился на свое бравое изображение, не имеющее уже ничего общего с сидящим напротив оригиналом. Гудел вентилятор, товарищи в фуражках боялись и кашлянуть, каким-то образом из зала исчезли все посторонние (я остался), адъютанты заметно нервничали, но, невзирая на адскую духоту, адмирал продолжал разглядывать собственный бюст…