Сордонг оглядел в просвет нижнее отверстие верши, связанное короткой воронкой. Горестно сморщенное лицо его разгладилось: остался доволен работой.

– Только, матушка, не думай, что тебе не благодарен и по-черному ругаю. Ты, быть может, не поверишь, но приятно вспомнить нынче те ужасные страданья… Ты джогур мне подарила! Дар любимый, страсть и счастье, память нежную о коем унесу в Жабы́на[48]топи… Научила ты шамана двум двадцаткам превращений, трем двадцаткам заклинаний, языку божеств и духов, сладкозвучному, как песни! Зоркие обрел я очи, тонкий слух и хвост палящий, легкое дыханье мысли, поднимающее кверху, опускающее книзу! Ты приставила мне щуку – зверя чародейской силы мерой в три ручных размаха. Мог я, в щуку обратившись, плавать в реках и озерах всей долины и предгорий!.. Показала ты мне древо, битое огнями молний, чтобы сделать обруч бубна, крестовину, колотушку, подгоняющую в пляске. Кузнеца нашла с наследным, подобающим джогуром в дальнем северном аймаке – он сработал амулеты. Ты швею мне подсказала, смастерившую одежу ведовскую для камланий…

Погладив живот, Сордонг продолжил льстивым голосом:

– На богов не уповаю, в лени-сытости живущих, в окружении прислуги посреди лугов нетленных. Боги по земле не ходят, дабы здесь не оскверниться. Можно ли брезгливым верить, доверять высокомерным? Лучше, мать суровых духов, на тебя питать надежды…

Внезапно он замолчал, беспокойно завертел шеей и, прислушавшись, окаменел. С улицы донесся негромкий стук: кэрк-кэрк-кэрк! Дверь землянки тихо открылась. Кто-то вошел. Некоторое время старик сидел, не шевелясь, не дыша, точно умер. Затем тихо застонал и вобрал голову в плечи.

* * *

Молчание не могло продолжаться вечно.

– Ну вот и свиделись, Сордонг.

Зрачки в белых глазах странника мерцали красными угольями, обжигая наклоненный затылок хозяина и лопатки сквозь истрепанную одежду.

– Неласково ты встречаешь гостя. Не спрашиваешь, какие у меня новости. А ведь я кое-как отыскал твое новое жилье. Неужто так и буду разговаривать со спиной? Прими же меня, как подобает по обычаю северного радушия! Хоть ты и живешь один, но, думаю, тебе есть чем угостить голодного бродягу.

Развернувшись, Сордонг резко вскочил и с яростью прокричал, тыча вперед горшком с остатками чагового отвара:

– На, на, угощайся кумысом, уплетай молочные пенки и карасевые языки! Грызи тающий жир оленьих голеней и сочную жеребячью грудинку! Да, я живу один, даже духи забыли дорогу к моему дымоходу! Ты, ставший причиной бед, сделал меня нищим отшельником, а теперь не постыдился явиться снова! Я знаю, зачем ты пришел! Ты убил всех шаманов в долине и теперь подоспел за мной!

Пришелец укоризненно покачал головой и сел на порог:

– Совсем помутился твой разум, Сордонг. Не я, а ты сам убил их, разве не помнишь?

Коротко вскрикнув, старик отпрянул, опустился на лавку и закрыл ладонью перекошенное лицо.

– Ошибаешься, если думаешь, что я, живя изгоем, зарос мхом и потерял силу корней памяти, – глухо и медленно проговорил он мгновение спустя. – Я все прекрасно помню. Помню, будто стряслось вчера, хотя случилось четыре торжища назад. Ты тогда притащился ко мне, как сейчас. Попросился на ночлег. – Сордонг поднял голову и прищурил глаза. – Гляжу, ты ничуть не изменился с тех пор, Дэ́ллик. И облачен в ту же странную одежду из черной шкуры незнакомого зверя. А я постарел…

– Да, много весен прошло, – улыбнулся гость. – В тот раз ты был куда гостеприимнее. Мы разговаривали долго…

– И ты все расхваливал мой джогур! – зло оборвал старик. – А потом дал мне страшный яд, велел тайно позвать и убить шаманов, подбросив им отраву в питье!

– Врешь, Сордонг, – спокойно возразил странник. – Я не давал тебе яда. Я просто рассказал, как готовить его из дымчатого рудного камня и серы. Вот и все. Ты сам приготовил зелье после моего ухода. Сам тайно позвал шаманов и угостил их отравным напитком.

Зажмурив глаза, Сордонг в тоске закачался на лавке.

– Скажи, почему ты так сделал? – поинтересовался Дэллик, буравя лицо старика огненными зрачками.

– Потому что ты сказал мне, что я – великий шаман, а они – нет!

– Ох, опять врешь! Видно, впрямь одряхлел умом и отжившая память играет с тобою в прятки. Это твой словообильный язык сболтнул мне, что ты – великий шаман, а они – нет.

– Я был велик! – взвизгнул Сордонг.

– Неужто? – усмехнулся странник. – Ты – орто шаман. Такой же средний, как ваша серенькая Срединная земелька Орто. Кажется, зверь твоего рода и зверь твоей волшебной силы – щука? Старики, полагаю, говорили тебе, что в день, когда ты появился на свет, над аймаком пронеслась небольшая тучка и выпал дождь, полный мелких щурят. Как же смеялись люди других родов и зажимали носы! К вашему селенью нельзя было подойти за половину кёса – так сильно и долго смердело протухшей рыбой. После того и прозвали аймак Сытыганом – Вонючим. А убитые тобой шаманы имели могучих волшебных зверей, куда твоей шелудивой щуке!

– Выскочки мнили себя белыми шаманами. Едва ли не жрецами, несущими свет и добро… Я же считался черным. Непохожим на них. Другим… И этим горжусь до сих пор! Мои недруги были сильнее… да. Зато не они меня, а я их уничтожил, – прошипел старик, уязвленный издевкой Дэллика в самое сердце.

– Ах, значит, все-таки ты! – всплеснул руками насмешник.

– Да, я! Я! – выпрямился Сордонг. – Я все же был большим шаманом! И стал бы великим – знаменитее Сарэла, Терюта и удаганки Гуоны! Но я потерял свой дар… Свой чудесный джогур! Ты, Дэллик, всему виной! Это ты поселил в моих мыслях жгучий дурман, беспрестанно терзавший меня! Оставили тело мое сон и желание еды, ушли спокойные думы, и я приготовил отраву.

– Та-ак… интересно, – оживился гость.

– Потом я показался шаманам в образе рыбы. Попросил их прийти ко мне ночью. А когда явились все трое, рассказал о своем видении. О несчастье, грозящем Перекрестью живых путей. Они поверили, ведь я не лгал. Несчастье и впрямь гуляло-бродило рядом, и оно было – ты, Дэллик… Доверие затмило их предчувствия. Налив полную чашу напитка из сладких корней сарданы, я сделал вид, что отпил, и передал посуду по кругу. Было жарко, они выпили много… Я предложил объединить наши силы. Согласившись, они поведали о своих тревогах, ибо тоже слышали ветер близкого лиха. Гуона призналась, что с нежеланием шла ко мне, чуя не просто беду, а смерть. Она первой поняла, что я поднес им отравленное питье… да! Она и умерла первой, эта женщина, которую… я… любил… Удаганка, избравшая в мужья чужака Кубагая. Человека простого, без всякого дара. У него было нежное лицо… лилейное, как у девицы, да еще кудрявая борода цвета сухого сена. Вот все, что у него было. Он нанялся пасти табуны воинов.

Помешкав, старик повторил: