– Да, помню, в прошлый раз ты мне показывал кое-что из своих фокусов, – зевнул Дэллик. Осведомился: – Бываешь в своем аймаке?

– Забыл, когда ходил туда. Давно ни с кем не встречался… да. Кровь родичей протухла вместе с плохо заквашенной рыбой, которая кое-как питает зимою их жидкую плоть. Чего ожидать от несчастных, влачащих жалкое существование?

– А ты, Сордонг? Разве твое существование можно назвать жизнью?

Старик задумался, опустил голову. И снова резко поднял ее:

– Жизнь без джогура мне не нужна. Но я боюсь! Тяжкие грехи все сильнее теснят меня к Нижнему миру!

– Ты точно хочешь, чтобы дар вернулся? – спросил странник, и усмешка змейкой скользнула по его губам.

– И что… ты отдашь мне его обратно? – пролепетал старик, устремив на гостя умоляющий взгляд. – Да, я хочу! Хочу вновь ощутить ни с чем не сравнимую радость!

– Считай, эта радость уже в тебе.

Дэллик поднялся и, пройдя в правый угол, порылся в хламе на спальных лавках. Взволнованный старик напряженно следил за гостем.

– Вот твоя ритуальная утварь, – странник протянул Сордонгу его волшебную одежду, колотушку и бубен. – Бери же – и пробуй!

Старик затрясся, точно в ознобе. Отводя взгляд от холодных глаз пришельца, нерешительно принял вещи из его рук и как будто оживился. Тщательно осмотрел и встряхнул ровдужное платье, подняв облако пыли.

В свое время Сордонг отдал мастерам за шаманское убранство все свое имущество. А состояние слыло изрядным.

Платье постарались вымять особо. Оно лилось к полу текучими волнами, в середине напоминая кольчугу – так много на нем было железных и костяных амулетов. Бурые пятна говорили о том, что его часто окропляли жертвенной кровью. Длинный задний подол обвисал замахрившимися краями. Спереди, по бокам и по всей длине рукавов болталась тонко нарезанная кожаная бахрома. Подвески из серебра, меди и железа, каленные в бычьей крови, никогда не ржавели и не темнели. Идол с человечьим телом и щучьей головой, пластинки-предплечья, дырявое солнце и ущербная луна, фигурки обычных и невиданных птиц, зверей, рыб, гадов, бронзовый человеческий остов и отдельные части тела, крохотное оружие, полые трубки, унизанные бубенцами ремни-поводья за спиной – все имело свое место, свое тайное значение и собственную душу.

Медленно, как во сне, Сордонг вытянул откуда-то из-под лежанки пучок вересковых веток и бросил их в огонь. Облачился в окуренное дымом певучее платье. Сунул под мышку изогнутую березовую колотушку, обитую с ударной стороны кожей с колена вороного жеребца. Поставил перед рдяным зевом камелька овальный бубен – подогреть, чтобы ожил.

Сработанный из матовой, до полупрозрачности выделанной шкуры с загривка трехтравной кобылы, бубен был чудо как хорош. С лиственничной крестовины на растяжках, обвитых тетивой, свешивались девять звонких колокольцев и маховые перья ворона, совы и кулика. Разбросанные по кромке обруча, гудели девять выпуклостей-рожков, чутко отзываясь на трепет туго натянутой кожи.

– Обагрил бы соком жизни я тебя, мой друг крылатый, мой наперсник и советчик, – дрогнул голосом Сордонг, нежно поглаживая заалевшую от жара поверхность бубна. – Только сока нет сегодня. В долг придется полетать мне. После отдарю сторицей…

Внезапно глаза старика заволоклись кверху. Голова упала на грудь. Вспотевшее лицо закрыли, прилипая к щекам, лохмы седых волос. Он зевнул с завыванием. Рот распахивался в зевках все шире, с икотой и смачным челюстным хрустом.

Странник примостился на лавке, наблюдая за зрелищем. Изредка посматривал на крытое бычьим пузырем окошко. На улице резко потемнело. Послышались звуки приближающейся бури.

Сосредоточенный на внутренних переживаниях, Сордонг не замечал ничего. Поднатужившись в последнем зевке, он наконец что-то с усилием заглотнул. В компанию к сидящей в его чреве матушке, кажется, нырнули долгожданный шаманский дух Кэлманна и сгусток силы Дьалынг. Грудь старика бурно вздымалась. Левая рука рывками подняла бубен над запрокинутым оскаленным лицом. Правая ударила колотушкой, пробуя звук.

Дэллик встрепенулся от неожиданности. Как бы внимательно он ни следил за Сордонгом, тот, мотая всклокоченной гривой и содрогаясь всем телом, ухитрился завыть громом средь ясного неба.

…И сейчас же невесть откуда, с неба или от ожившего бубна, ему ответил глухой угрожающий рокот. Впрямь раздались раскаты гневливого грома! Надсадно скрипя жердями, затрещали подгнившие снизу столбы тордоха. Буря росла, вздувалась вихрями, играла с ветхим жилищем, как лиса с мышью. Словно раздумывала – разнести в прах или повременить?

С ревом бури мешались звон бубенцов, дикий хохот совы, посвист куликов и карканье ворона. Неистово отталкиваясь от пола, кружась на месте, Сордонг превратился в сверкающий волчок. Над головой светилось рогатое солнце бубна. Во все стороны взлетали крылья рукавов, бахрома и поводья с гремящими колокольцами. Круговерть пляски сменилась высокими прыжками. Но вознесению что-то помешало, Сордонг начал спотыкаться и валиться наземь… Не упал. Кувыркнулся, ушел от неведомой опасности, держа бубен над собой. Без остановки молотя в него колотушкой, заржал свирепо, как необъезженный жеребец. Ржание перемежалось подстегивающими воплями. Натужно всхрапывая, шаман заставил тело взвиться ввысь вслед за бубном. Вновь пустился в безумный скок на месте, задом и наизворот.

На языке духов враз закричали несколько голосов. Один принадлежал самому Сордонгу, второй – существу с мощным рыком, третий визжал истошно и пронзительно.

– Явитесь ко мне, восемь демонов вещих с хребтами из щелкающих позвонков! Приблизьтесь, чьи лица сокрыты в зловещих личинах слепых погребальных платков! Зайдите вперед, понаведайтесь с тыла, как ниц упаду – подхватите чело, а навзничь свалюсь, так ловите затылок, пока об очаг его не разнесло! Крутите сильнее… сильнее, сильнее! На три пеших кёса я вижу окрест…

Странник засмеялся:

– У брошенной юрты ворона чернеет и зайца, еще не остывшего, ест!

Лицо старика почти исчезло в седой метели крутящихся волос, но гость уловил мельком брошенный на него настороженный взгляд. Сордонг не остановился. Наворачивая круги, продолжил свою рычаще-визжащую песнь:

– Два ветра задиристых вздумали биться! Растет над долиною страшная тень. Косматая темная туча клубится, глотая, как кёрчэх, подсолнечный день!

Звенело и стучало тяжелое одеяние. Бубен бился в руках в такт словам и шквальным порывам. Хлесткий сквозняк, лупящий в щели жилища, осыпал затылок гостя комьями земли. Звуки то отдалялись, то грохотали над крышей. И… л-лопнул сверху гигантский пузырь! Или, может, раскололся берег Диринга? Тордох до самого темного уголка озарила ослепительная молния, открывая взору лохмотья паучьих сетей и лихорадочно копошащихся мышей в гнездах под лавками. О корьевую покрышку вначале дробно простучал, потом заколотил, задубасил град.

Колени старика подогнулись. Застопорившись, он пугливо прикрыл голову бубном.