— Со своими друзьями — добрый.

— Хотел бы я с ним подружиться.

— Подружишься, — пообещала Наташа. — Только вначале мы с тобой в садик заедем, я все-таки в нем работаю. А после работы, когда всех детей заберут, мы с тобой поедем ко мне домой знакомиться с Кингом. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул мальчик и опять задумался.

Наверное, частенько ему приходилось оставаться одному и вот так, по-взрослому, сидеть и размышлять о чем-то. Пытается понять, для чего его произвели на свет?

В «Вишенке» уже закончился тихий час, и дети сидели в столовой, пили чай.

— Пойдем, я покажу тебе, где можно помыть руки и сходить в туалет, — сказала Наташа, раздевая Рому в своем кабинете. — Затем ты с ребятами слегка перекусишь. Ты ведь уже обедал?

Он недоуменно посмотрел на Наташу, которая, казалось, задавала странные вопросы.

— Меня мама кормила утром, — объяснил он. — А потом мы сидели в том доме, и мама говорила с разными тетями.

— Значит, ты голодный, — спохватилась Наташа, давая себе слово, что если на кухне у Лилии Васильевны ничего не осталось — до ужина еще два часа, — она отвезет Рому к себе домой и как следует накормит. — Лилия Васильевна, у нас с обеда ничего не осталось? — спросила она.

— Как же так — не осталось?! — всплеснула руками повариха. — Вы вот ничего не ели. Да и я впрок готовлю. Мало ли, придет кто или родители захотят попробовать, что едят их дети.

— Ну, слава Богу, — облегченно вздохнула Наташа, — а то мне надо покормить одного очень голодного мужчину.

На всякий случай она держала Рому за руку, явственно ощущая, что мальчик чувствует себя неуютно в чужом месте. Но он ничуть не стеснялся, а лишь крутил по сторонам головой, точно галчонок, высматривающий червячка.

— Я еще мальчик, — назидательно сказал он женщинам.

— Чей же это такой худющий? — спросила Лилия Васильевна.

— Мне оставили его на время, ненадолго, — пояснила Наташа, заметив, что и Рома прислушивается к ее словам.

Они сели есть в кабинете Наташи.

— С детьми ты успеешь завтра познакомиться, — сказала она мальчику. — А то они будут только отвлекаться и спрашивать, почему ты ешь не то же, что и они.

Наташа все говорила и говорила, потому что не находила отклика со стороны малыша: он как будто продолжал что-то обдумывать, но на ее вопросы отвечал вежливо, хотя и без энтузиазма. Просто «да» или «нет». Она чувствовала его напряжение и удивлялась, что он не кричит, ничего не требует, а просто ждет, что с ним сделают эти незнакомые люди.

Рома, несмотря на свои четыре года, уже знал, что ласковый голос еще ничего не означает. Ласковым голосом даже очень близкий человек может лишить тебя дома, привычного угла, обеда, свободного времени или, наоборот, предоставить этого самого времени сколько угодно, не думая о том, что человек не сможет им воспользоваться так, как от него ждут.

То есть ему хотелось бы побегать с другими детьми или поиграть в игру «Селга», в которую он однажды играл у большого мальчика по имени Игорь, и ему понравилось, и он почти сразу разобрался, как в нее играть, а Игорь сдержанно заметил:

— Ты такой маленький пацан, а головастый.

Эту похвалу Рома помнил до сих пор…

Наташе тоже было тревожно. В последнее время ее жизнь будто сорвалась с привязи, и создавалось ощущение, что она этой самой жизнью не управляет. Разве еще утром она могла предположить, что ей придется заботиться о малыше, который не слишком нужен даже собственной матери?..

Она подумала так и оборвала себя. Торопливость, с какой Корнелия препроводила к ней Рому, еще ни о чем не говорит. А то, что женщина не смотрит в глаза собеседнику, тоже не обязательно значит, что у нее совесть нечиста. Она, может, просто стесняется, что вынуждена обременять своей просьбой постороннего человека.

Наташа успокаивала себя, но не слишком на это рассчитывала. В конце концов, на две-то недели Гриневич могла оставить мальчика у кого-то из своих подруг. Неужели и подруг у нее нет?

Только что теперь зря гадать?!

Народ продолжал веселиться. Кажется, даже Инна Викторовна подрастеряла свою чопорность и теперь поощрительно кивала словам Евгения, который рассказывал ей что-то смешное: то ли длинный анекдот, то ли случай из жизни.

Мои друзья Кононовы как-то сникли. Скорее всего плохое настроение исходило от Ольги. Но никто ведь ее сюда не тащил. Или она считает, что Елену жизнь так и не наказала. Живет пусть и одна, но хорошо. Особых усилий не прилагая, имеет то, о чем другие могут только мечтать: отдельную квартиру в центре города, стильную обстановку. Да и сама одевается явно не на заработок медсестры.

Это я по привычке за Ольгу домысливала. А может, она поняла, что вовсе не хочет устраивать Быстровой никакого сюрприза? И этот свой выстрел тоже решила не использовать? Или опять-таки я чего-то не знаю, или она решила уступить право «выстрела» своему Ушастому?

Между прочим, у Алексея, строго говоря, уши вовсе не лопоухие или не с каким-либо другим дефектом. Просто слегка оттопыриваются. В детстве, наверное, это выглядело по-другому, а теперь придавало облику их владельца даже какой-то шарм. Так что его кличка, по сути дела, вовсе не обидная.

Я вот так всех разглядывала, со всеми мысленно разговаривала и при этом ловила себя на том, что не хочу смотреть на своего мужа. Как же так, совсем недавно я просто не сводила с него глаз! А сегодня между нами что-то пробежало. Прошло. Проскользнуло. И назвать это можно одним словом — недоверие.

Гуся водрузили на середину стола, и каждый из гостей отщипнул от него по кусочку, игнорируя интеллигентность манер. Обо мне позаботился Сергей, сунул порцию гусятины. Распорядился:

— Попробуй, гусь съедобный?

Остальные тоже молча пожевали и единодушно решили:

— Съедобный.

Потом вразнобой принялись кричать:

— Ле-на, иди за стол! Ле-на, гусь кончается!..

Но так как она все не появлялась, привести ее вызвался все тот же суетливо-услужливый Андрей.

Он отправился в кухню, а через несколько мгновений появился белый как мел.

— Господи, — прошептал он и в мгновенно наступившей тишине крикнул: — Она умерла!

— Что вы такое говорите, молодой человек? — первым откликнулся Павел Яковлевич. — Умерла! Наверное, ей стало плохо. Перенервничала в ожидании гостей. Потеряла сознание… Пропустите меня!

Лучший в мире хирург, оказывается, прикрикнул на замешкавшегося Ушастого. А ему бы полагалось иметь железные нервы. Не мудрено, что Алексей несколько растерялся. От такого сообщения у любого сердце дрогнет, не то что у бывшего мужа. Следом за врачом из-за стола стал протискиваться и мой муж.