За доктором — или, как у них называется, судебным медиком — почти шаг в шаг следовали человек в темном костюме со старомодной фотовспышкой и почему-то двумя фотоаппаратами на груди и еще двое мужчин в милицейской форме. Все они вошли в кухню и плотно прикрыли за собой дверь.

Мне показалось, что в один момент присутствующие разделились на три части: гостей именинницы — тех, при ком умерла Елена Быстрова, милиционеров, которые должны были подозревать в каждом из нас убийцу, и всех остальных, не причастных к этому преступлению людей планеты.

Неужели все-таки Елену убили? Но тогда он среди нас. Нет, об этом не хотелось думать. Самое страшное, я вдруг отчетливо поняла, что не смогу с полной уверенностью сказать: Сергей этого не делал. Неужели виной тому мимолетный взгляд узнавания, которым обменялись мой муж и Елена? Мне вдруг стало зябко. И одиноко. Уверена я была лишь в одном: если Елене и помогли уйти из жизни, то я не имею к этому ни малейшего отношения.

Через некоторое время из кухни вышел один из представителей власти и задал нам вопрос:

— Кто первым обнаружил труп?

— Я, — то ли мяукнул, то ли проблеял Андрей, бледный от страха.

Впрочем, почему именно от страха? Может, у него просто богатое воображение и он никак не привыкнет к мысли, что молодую женщину, совсем недавно здоровую и полную сил, теперь именуют так страшно: «труп»!

— Простите, а кто вы такой? — Я все-таки не выдержала и влезла со своим вопросом. Кажется, мент так увлекся ролью обличителя — убийца-то среди нас! — что забыл представиться.

— Капитан милиции Свешников Василий Алексеевич, — сухо проговорил молодой, не старше тридцати, милиционер, бросив неприязненный взгляд в мою сторону.

Возможно, мне это показалось. Не только мне, всем нам было сейчас неуютно. Мы ожидали вызова на ковер, чтобы подвергнуться экзекуции, не будучи виноватыми. Конечно, за исключением одного.

От осознания незаслуженности предстоящих испытаний хотелось сделать что-нибудь назло. Например, хлопнуть дверью и уйти. Или заявить этим немногословным работникам милиции, которые с подозрением смотрели на всех нас: «А вот не буду отвечать на ваши вопросы, и ничего вы мне не сделаете!» Ну да, и пойти к их служебной машине с руками за спиной… Какие бы мысли ни бродили в головах у остальных, подобные или совсем другие, никто из нас не сдвинулся с места.

В квартире появились еще какие-то люди и вынесли из кухни накрытые носилки.

— Чего мы ждем? — нервно выдохнула Инна Викторовна. — Лен… Тело увезли.

Ей никто не ответил, но некоторое время спустя заговорил Леша Кононов:

— Для того чтобы определить, насильственная смерть или нет, надо как минимум произвести вскрытие. Это займет некоторое время…

Из кухни появился Андрей. Он напоминал своим видом мышь, которую вытащили из ведра с водой. Не пытали же его, в конце концов! Он обвел нас всех вымученным взглядом и промолвил:

— Там говорят, чтобы зашел…

— Алексей Кононов! — как на перекличке, провозгласил выглянувший из кухни Свешников.

Ушастый пожал плечами и скрылся за дверью. Я посмотрела на Ольгу. Она сидела, уставившись в какую-то точку на двери кухни, сцепив пальцы рук так, что побелели костяшки.

А эта-то чего волнуется? Вряд ли то, что случилось, и есть обещанный Олей «выстрел». Вряд ли она стала бы рисковать, будучи на сносях, разве что… Разве что существование на свете Елены Быстровой стало угрожать существованию семьи Кононовых. Может, какой-то компромат был у именинницы на Алексея? Когда говорят, что в тихом омуте черти водятся, это не обязательно о представительницах слабого пола.

Внешне Ушастый — человек спокойный, даже индифферентный, но кто знает, что кроется за этим спокойствием? Не бушуют ли в глубине этих бесстрастных глаз бурные эмоции?

«Минуточку, Лариса Сергеевна, чего вдруг вы стали такой любопытной? Ведь прежде не интересовались кое-какими штрихами биографии своей, как вы говорите, лучшей подруги. Почему, например, она всегда твердила, что не верит «никому из этих козлов»? Или о том, что с некоторых пор мужчин для нее на свете нет? «Больше нет…» А что, если Кононова Ольга до конца не простила? Или он сказал что-то, после чего моя подруга стала сомневаться в крепости своей семьи? Так же, как и я…»

Ушастый вышел из кухни подчеркнуто спокойно, словно происшедшее его ни в коей мере не касалось. Его никто и не расспрашивал. Мы понимали, что в кухне на допросе побывает каждый из нас.

Следующим вызвали Павла Яковлевича. Если у оперев и была какая-то система в очередности допросов, то мне ее было не понять. Врач с ментами управился быстро. Он что-то тихо пробормотал на вопрос своей супруги, но я уже ничего не слышала и не видела, потому что следующей вызвали меня…

* * *

На другой день Сергей ушел из дома, когда я еще валялась в постели.

— Ты куда? — спросила я, когда он склонился надо мной с прощальным поцелуем, благоухая только что распечатанным одеколоном. Тем, что я подарила ему в честь открытия своего магазина. А если точнее, за то, что он не стал возражать против моей работы. Я попыталась подняться, но мой супруг лицемерно озаботился:

— Лежи, лежи, мы же в отпуске, куда торопиться? Лидия меня уже покормила.

Не он ли клялся и божился, что в отпуске — никакой работы?! Предупреждая мое возмущение, он пояснил:

— Я ненадолго. Зайду к ребятам, разузнаю, что да как.

Надеюсь, безразличие мне изобразить удалось. В самом деле, не скандалить же по такому понятному поводу. И почувствовала, что Сергей подспудно ждал если не скандала, то маленькой супружеской выволочки. Не дождался.

— Ты не возражаешь, мы с Лелькой по городу погуляем, так сказать, по местам боевой славы…

— Вашей? — обернулся он.

— Естественно, а чьей же еще?

Муж уже взялся за ручку, но опять повторил как клятву:

— Я ненадолго, туда и обратно.

— С одним условием.

Спина Сергея опять напряглась. Почему он даже в моем присутствии никак не научится расслабляться?!

— С каким?

— Вернешься — все мне расскажешь!

Он рассмеялся и, закрывая дверь, послал воздушный поцелуй. Наверняка ему не по себе, и он хочет поговорить с коллегами из аналогичных служб, многие из которых бывшие милиционеры.

Конечно, я не такая наивная, чтобы верить, будто он расскажет мне действительно все, а не то, что найдет нужным. И этот не худший из мужчин уверен, что при необходимости ему ничего не стоит обмануть меня. Пусть остается в счастливом неведении. Он думает, что если я моложе, то, значит, доверчивее. Глупый. Скорее всего жена-ровесница просто махнула бы рукой на эти тайны мадридского двора: хочет — пусть секретничает. Но я думаю по-другому. Еще неизвестно, кто из нас будет больше нуждаться в откровенности!