– Судья узнал его, и Кэмпбелл был вынужден от него избавиться, – напомнила Матильда. – Это было первое убийство Кэмпбелла, но он не хотел, чтобы его обнаружили, и поэтому поступил столь странным образом – спрятал труп в снеговик. Потом он застрелил бедного месье Северена…

– И бежал, – подхватил я. – Но потом зачем-то вернулся, убил Констана и угнал всех лошадей.

Матильда прикусила губу. Ее глаза горели.

– Снежная буря, – прошептала она. – Он вернулся из-за снежной бури и спрятался где-то в замке.

– И никто из слуг его не заметил? – спросил я, вскидывая брови точь-в-точь как Дезире Фонтенуа.

– Иссервиль очень большой замок, – возразила Матильда обиженно. – А Кэмпбелл тут не первый день и хорошо знаком с расположением комнат. Но Констан что-то видел или, может быть, слышал… Тогда Кэмпбелл убил его, забрал из конюшни всех лошадей, чтобы мы не смогли его догнать, и бежал. – Она зябко повела плечами. – Уверена, он уже далеко.

– Посмотрите за окно, – попросил я.

Матильда обернулась. Я никогда не забуду, как побледнело ее лицо в тот миг.

– Буря разыгралась пуще прежнего, – очень тихо проговорил я. – Он не доберется до деревни, Матильда. Ему опять придется вернуться. И, возможно, он снова будет убивать. Вот почему я боюсь за вас.

Она молчала. Тогда я заговорил снова:

– Может быть, этот человек и впрямь бежал. Так было бы лучше для нас всех. Но также возможно, что он вернулся в свое убежище. Неважно, где оно, важно, что вы можете случайно его обнаружить. И тогда – тогда Кэмпбелл наверняка не пощадит вас.

Матильда подняла на меня глаза, и я поразился тому, сколько в них было муки. Зачем, зачем я говорю, зачем пугаю ее?

– Вы хотите испугать меня? – в упор спросила она.

– Нет, – ответил я. – Я хочу вас защитить, мадемуазель Бертоле… Матильда…

Мелодия под ее пальцами давно умолкла. Молодая женщина сидела за роялем, напряженно раздумывая о чем-то.

– Я думаю, мы должны поговорить с графом, – решительно промолвила она. – Мы должны рассказать ему все. Потому что если вы правы, то опасность угрожает не только мне, но и всем нам.

Я мог бы сказать ей, что мне наплевать на всех, кроме нее, но Матильда уже поднялась с места.

– Идемте, – сказала она.

И я двинулся за ней, чувствуя в душе смертельную горечь от того, что мы говорили на разных языках – и, по-видимому, обречены никогда не понять друг друга.

Идет второй час дня, а в замке пока никого больше не убили. Лично я думаю, что это скорее хорошо, чем плохо. Папа в кабинете разговаривает о чем-то с Матильдой и учителем фехтования, Франсуаза и Марианна с заплаканными глазами моют посуду, дворецкий совсем сгорбился и ходит на цыпочках, а мама с мадам Бретель стоят на коленях и истово молятся. Месье Бретель, старый депутат и Ланглуа играют в карты, вяло перебрасываясь репликами. (Стащил фразу из какого-то романа, а из какого – забыл.)

Вообще, как оказалось, быть писателем ужасно нелегко, потому в голову постоянно лезут всякие готовые выражения, подсмотренные у других, и вдобавок слова не вмещают всего, что видишь. Взять хотя бы тетю Дезире – она сидит в кресле, постукивая по подлокотнику сложенным веером, а на веере изображены пестрые павлины. Платье на ней темно-зеленое, и когда она ходит, оно так приятно шуршит: шур-шур-шур, даже и не передать, а юбка на платье вся в таких сборочках, и на шее у тети золотой медальон, а больше никаких украшений. Я все хочу спросить, что там спрятано, в ее медальоне, да как-то забываю. Но даже если бы я описал и материю платья (кажется, бархат, а может, атлас), и то, какая тетя красивая, и еще тень, которая лежит возле ее кресла, все равно остается что-то – какой-то остаток, как говорит Ланглуа, – который ну совсем никак не выразить словами. Вид у тети недовольный, а все из-за недавнего разговора с месье Бретелем.

После завтрака она пыталась вызвать его на откровенность, но у нее ничего не получилось. Она тогда спросила у управляющего:

– Скажите, месье Бретель, есть ли что-либо общее между вами, судьей Фирменом и покойным месье Констаном?

– Не понимаю ваш вопрос, мадемуазель Фонтенуа, – отвечал Бретель, надменно распрямляясь. – Я знаю их давно, и все они мои друзья.

– Были вашими друзьями, – мягко поправила его Дезире, обмахиваясь веером. – Теперь они мертвы. А как только вы высказали желание покинуть Иссервиль, кто-то не поленился устроить так, что все лошади бесследно исчезли. Странно, не правда ли? Слишком похоже на месть… на хорошо продуманную месть. – Бретель побледнел. – Фирмен – судья, Констан – бывший полицейский… А вы? Кто вы, месье?

– Я – управляющий у господина графа, – сдавленным голосом отвечал Бретель. – Можно подумать, вы не знаете об этом, мадемуазель Фонтенуа!

Дезире прищурилась.

– Скажите, месье, когда именно вы подружились с вашими покойными друзьями? С чего началась ваша дружба?

– Я не понимаю вас, – хрипло повторил Филипп. – К чему ваши вопросы? Мы все знаем, что их убил Кэмп-белл!

– Мы все не знаем ни черта, – желчно возразила тетя, с треском складывая веер. – Взять хотя бы Кэмпбелла – вы знаете, кто он такой на самом деле?

Филипп как-то нервно дернул челюстью, заявил, что у него нет времени на глупые разговоры, а что до моего учителя английского (тут он почему-то злобно покосился на меня), то он желает мистеру Кэмпбеллу гореть в аду до скончания веков. Произнеся последние слова, он шагнул к дверям и был таков.

– Так я и думала, – заметила Дезире, когда управляющий ушел. – Он что-то скрывает. Но что?

– Думаете, он заодно с Кэмпбеллом? – предположил я.

Дезире сердито посмотрела на меня.

– Не говорите глупостей, инспектор Коломбье, – буркнула тетя. – Бретель явно боится. Он прекрасно понял мой намек и переполошился до чрезвычайности, однако говорить не пожелал – несмотря на то что совершенно ясно, какая опасность ему угрожает. Если ему не дали покинуть замок, весьма возможно, что следующим на очереди будет он.

Я пару раз моргнул, переваривая услышанное.

– Вы не верите, что Кэмпбелл является убийцей? – спросил я.

Дезире отвернулась.

– Я знаю только, что Кэмпбелл убил химика Андре Северена, – отозвалась тетя. – А насчет остальных… – Она поморщилась. – Люди собираются вместе на Рождество и начинают умирать. Один за другим, причем кто-то не пожалел усилий для того, чтобы они оказались отрезаны от остального мира… Это не может быть случайностью, как и то, что первыми были убиты именно судья и полицейский.

– А Клер? – не выдержав, спросил я. – Что вы думаете о ее гибели? Она до смерти боялась призраков, а я видел привидение. И Франсуаза видела кровавую надпись, и мадам Бретель тоже видела призраков… Их было четверо, а ведь именно четверых тамплиеров когда-то замуровали в стенах замка! Конечно, вы скажете, что все это вздор и что привидений не существует, но… Я же видел, как тот… призрак прошел сквозь стену! И то был вовсе не сон, все случилось наяву, я готов поклясться!