- Не богохульствуй! – надломленным, не своим голосом ответил Серж и подошел прямо к сундуку, в котором пряталась Лиз. – У тебя что-нибудь еще осталось, чтобы промочить горло?

- С каких это пор ты стал рьяным поборником святости? – Паулюс отодвинул Сержа. – Садись за стол, есть у меня немного вина из виноградников Пуату. Тебе сейчас в самый раз будет.

Он открыл сундук, сделал Лиз «страшные глаза», поискал под ней рукой, чуть дольше, чем было надо, и выудил на свет божий очередной бочонок. Который и поставил на стол перед самым носом Скриба.

- Что опять? – уныло спросил Паулюс.

- Она не смогла простить мне обмана. Да и разве такое прощают, Паулюс? О, как я измучил ее! Лучше бы мне никогда ее не встречать…

Святой брат пододвинул Скрибу полную кружку. Сам же подпер голову рукой и устало пробормотал:

- Судя по твоему рассказу, твоя герцогиня тоже не прыгает от радости, что встретилась с тобой. И что теперь?

- Ничего. Я уезжаю завтра на рассвете. Как и намечалось. Надежды у меня нет, - он равнодушно посмотрел на кружку. – Паулюс, ты ничего не слыхал о том, чтобы где-нибудь собирали войско для похода за гробом Господним?

«Так я тебе и сказал», - сердито подумал монах.

- Нет, не слыхал. Зачем тебе? А как же Конфьян?

- Я хотел бросить его к ее ногам. К чему мне теперь этот титул? Я никогда не стремился ни к богатству, ни к почестям, но лишь к свободе. Свобода без нее мне не нужна тоже.

- А я не единожды говорил тебе, раньше надо было, - ворчал Паулюс. – Думал, на свадьбе погуляю. Хоть на какой-нибудь…

- Может быть, еще и погуляешь. Король вернется, и как знать… - Серж поднял глаза на друга и быстро заговорил: – Прошу тебя! Найди причину, чтобы удержать ее до приезда де Наве! Если она выберет монастырь, то там зачахнет, погубит себя, похоронит заживо!

Брат Паулюс удивленно воззрился на Скриба.

- Тебе-то теперь какая разница? Ты ж в поход собрался. А герцогине твоей монастырь, выходит, на роду написан, - почесал он затылок.

Серж с минуту молчал, глядя в окно. А потом обернулся к Паулюсу и прошептал:

- Клянусь тебе… я не знаю, что делать. Я никогда не был так раздавлен, как теперь, - встал из-за стола. Посмотрел на так и не выпитую кружку вина. И добавил: - Если до завтра она не передумает, то…

Махнул рукой и покинул комнату.

Паулюс быстро встал со стула, подошел к сундуку, открыл его и протянул руку Лиз.

- Выходи! Скриб наконец-то ушел.

Лиз блаженно разогнулась, посмотрела на закрытую дверь и спросила:

- Я так понимаю, что сутану мне уже не снимать?

- Я тебе вообще-то женское платье принес, - обиженно сказал Паулюс.

- Хорошо, хорошо, надену, - отмахнулась Лиз.

Неожиданно в дверь снова постучали. Но уже тихо, почти вкрадчиво. Лиз тяжело вздохнула и, снова согнувшись в три погибели, произнесла:

- Хорошо хоть совсем выбраться не успела.

- Да что же это такое происходит сегодня целый день! – почти рычал брат Паулюс, накрывая крышкой сундук – в который раз! – и снова бредя открывать дверь.

В этот раз на пороге появилось новое лицо – старуха Барбара.

«За коттом!» - мелькнула в голове монаха мрачная мысль. В замке ходили легенды о Барбаре и ее тяжелой ладони, используемой в особенных случаях особенным способом.

Но сейчас обе ладони были заняты. В одной руке она держала чашу с медовым напитком, источавшим божественный запах разнотравья, а другой вытирала от слез глаза кончиком покрывала.

- Брат Паулюс, родненький, что ж это делается в мире! – запричитала она, вваливаясь в комнату монаха и заполняя собой большую ее часть. – Бедная моя голова! Бедная, бедная старая Барбара!

Поставила чашу на стол, всхлипнула и картинно закрыла лицо руками. Плечи ее судорожно тряслись, но один глаз поглядывал на Паулюса сквозь пальцы.

- У тебя осталось еще то прекрасное вино из Шабли? Помнится, оно лучше всего могло унять боль в моем несчастном сердце.

Все мудрые люди в замке дружили с Барбарой. И брат Паулюс с ней дружил. Поэтому у него всегда бывало самое свежее молоко, еще горячий хлеб, мед с лучших пасек. А к нему она заглядывала, чтобы унять боль в своем несчастном сердце, которое было у нее очень большое. Но, вправду, очень доброе.

- Нет, Барбара. Шабли не осталось. Мы вчера со Скрибом славно посидели. Но у меня есть прекрасное вино из Пуату. Попробуй! – он пододвинул к ней нетронутую Сержем кружку. – От чего сегодня болит твое сердце, Барбара? – спросил монах участливо.

Старуха отняла ладони от лица, внимательно посмотрела на кружку и горько вздохнула.

Мед она несла Ее Светлости, как делала это всю неделю, что герцогиня невестой прожила в Трезмонском замке. Герцогине де Жуайез нравился этот рецепт, доставшийся Барбаре еще от ее покойной бабушки. И это не могло не тешить тщеславие славной кухарки. Когда она подходила к покоям Ее Светлости, сразу смекнула – что-то не так. Не было слышно смеха и разговоров служанок. Не было ставшей привычной уже игры на дульцимере и сладкого голоса трубадура. О последнем Барбара мечтательно вздохнула… Эх, в былые годы он бы от нее никуда не делся… Да что поделать?

Барбара постучала, но никто не ответил ей. Коли б она знала, что там найдет, в этой комнате, неслась бы прочь, подальше, лишь бы не попадаться на глаза Ее Светлости. Но незнание и природное любопытство заставили Барбару отворить дверь самостоятельно. На полу комнаты возле окна лежала сама герцогиня.

- Пресвятая дева Мария! – вскрикнула почтенная кухарка и бросилась к своей будущей госпоже. Та не приходила в себя. Тогда Барбара чуть прыснула ей в лицо медовым напитком. «Ничего, вкуснее пахнуть будешь, красавица», - подумалось ей.

Катрин почувствовала брызги на своем лице. Потом появился запах. Меда? Да, меда. А потом резко вздрогнула. Она лежала на полу и ужасно замерзла. Открыла глаза, увидела перед собой доброе озабоченное лицо кухарки Барбары. Осмотрелась по сторонам и попыталась встать.

- Ваша Светлость… Ваша Светлость, - причитала кухарка, - что же вы! Я вам медку принесла… а вы тут…

- Помоги мне. Голова кружится, - бормотала Катрин.

Барбара отставила чашу в сторону, помогла герцогине подняться и дойти до кровати, про себя отмечая, что придется готовить побольше да послаще, чтобы откормить будущую королеву – уж больно тощая. Но если это было поправимо, то землянистый цвет лица настораживал.

- Ваша Светлость, коли на то ваша воля, так я велю послать за месье Андреасом на дальние луга. Он туда к семейству Кюло ушел, негодник. Они ему травки продают. У вас болит что?

- Ничего у меня не болит. Не надо лекаря, Барбара. Я полежу немного, и все пройдет.