Банкс был полон решимости вести себя как бескорыстный благодетель и потому навещал ее редко. Но писал часто, беспокоился, все ли она имеет необходимое. Однажды утром, через три недели после ее переезда из Линкольншира, прибыли пять больших ящиков, адресованных мисс Браун, с разного рода материалами для рисования и живописи. Она провела утро, распаковывая их, пробегая пальцами по каждому предмету, преисполненная благоговейного восторга, что является обладательницей такого богатства. Много лет спустя, когда она вспоминала эти недели, ей всегда казалось, что это произошло с какой-то другой женщиной, смутно похожей на нее. Начиная с момента, когда она зашла на церковное кладбище в Лауте и увидела его, Джозефа Банкса, опустившегося на колени перед замшелым надгробием, будто материализовавшегося из ее мечтаний, ничто уже не казалось ей достаточно реальным.

После той памятной встречи в Лауте Банкс действовал быстро и настойчиво, словно подгоняемый мыслями о визитах туда Понсонби. Решил, что миссис Дженкинс, пожилая вдова, которая долго служила у его отца, вполне подходит ей в качестве компаньонки. И купил небольшой дом на окраине Ричмонда взамен оставшегося в Ревсби. Да и пожилая женщина тоже была рада жить в благородном обществе. Тем более что сплетницей она не была и совать нос в чужие дела привычки не имела. Банкс нанял карету для переезда, договорился о времени. Соландер, зная, что его друг никогда не тратит понапрасну времени и денег, с недоумением наблюдал за этим внезапным приступом филантропии. Всего через несколько дней после встречи в Лауте Банкс сообщил мисс Браун, что все улажено.

Но просто так покинуть дом, куда ее поселил Джон Понсонби, она не могла. Не зная точно, как поступить, не представляя, что может за этим последовать, она написала ему. Сухо сообщила, что отправляется в Лондон. Понсонби примчался через несколько часов. Кричал, ходил из угла в угол по комнате, задавал вопросы, умолял рассказать, что она замыслила. А вот этого никак нельзя было сделать, и она, наблюдая за его гневной жестикуляцией, ощущала огромную печаль в сердце, что вынуждена была делить постель с этим импульсивным, добрым, но все же чужим человеком. Да, думала она, глядя на него, по-прежнему чужим, несмотря ни на что, ведь близким был совсем другой. Она ждала, что он станет угрожать ей, запретит уезжать, напомнит о долгах. Но он вдруг затих. Посмотрел на нее.

— Я всегда говорил тебе, что ты свободна уйти, когда пожелаешь. И не намерен брать слова обратно. Конечно, было бы с твоей стороны по-доброму, если бы ты поведала мне о своих нуждах. Я бы облегчил твой переезд. — Затем его голос зазвучал тише, она его едва узнавала. — Такая внезапная потеря. Непостижимо. Но я всегда ждал этого. Устал притворяться, что может быть как-то по-иному. У тебя тогда не было выбора. А мне очень не хотелось, чтобы ты погубила свою молодость в Ревсби. Ну что ж, видимо, кто-то наконец увидел то, что когда-то увидел я. Надеюсь, он понимает, какое ты сокровище. И еще ему следовало бы понимать, что однажды может случиться так, что ты найдешь кого-нибудь более достойного внимания, чем он.

Понсонби попытался улыбнуться, но у него не получилось. В его глазах блестели слезы.

— Ты мне ничего не должна. Это я тебе должен, и много больше. Два года общения с тобой никогда не забуду.

Он стоял перед ней, неожиданно став маленьким и несчастным. Внутри у нее все затрепетало. Было много всего, за что, ей казалось, она никогда не сумеет его простить. Но теперь вот простила и даже чувствовала себя немного виноватой.

На следующий день мисс Браун покинула Линкольншир.

Банкс воспринимал ее избавление от Лаута как свое величайшее достижение. Его слава ученого-путешественника росла, он был очень занят в Лондоне — салоны, званые вечера, собрания в Королевском обществе, — но ему было приятно думать о ней как о какой-то интересной вещице в своей коллекции, изучить которую все не доходили руки.

Каждый раз, прибывая в Ричмонд, он собирался играть роль скромного благодетеля, с должным тактом пресекая любые проявления благодарности. Однако все не так просто. Второй раз он посетил Ричмонд через семь недель после переезда мисс Браун. Дверь открыла молодая незнакомая горничная и проводила его в небольшую гостиную. Там ему пришлось ждать, как показалось, непростительно долго. Наконец сверху донесся ее смех. Он поднял голову.

— Боюсь, сэр, что произошло недоразумение, — произнесла мисс Браун, перегнувшись через перила. — Вы долго ждете?

— Целых десять минут, — произнес он с достоинством благодетеля, с которым обращаются неподобающим образом.

Она снова беззаботно рассмеялась:

— Я заработалась. Извините. Дженни сообщила, что вы пришли. Я подумала: вот закончу эту деталь и спущусь. И представьте, забыла. Надо было ей сказать, что я работаю.

— Какая разница, — усмехнулся Банкс, — все равно десять минут по-прежнему остались бы десятью минутами. — Но теперь, когда они смотрели в глаза друг другу, это раздражение начало казаться ему смехотворным.

Она спустилась вниз. Он присмотрелся — другая одежда, прическа, но все равно особенная, не похожая ни на кого.

— Вы правы, сэр. Но к чему эти церемонии? Взяли бы и поднялись наверх. Насколько я помню, вы охотно наблюдали, как я рисую. Впредь можете заходить без приглашения.

— Я никогда не…

— Конечно! — прервала она его со смехом в голосе, но ее лицо сделалось серьезным. — Не желаете пользоваться преимуществами своего положения. Мне это следовало бы понять. Но право, сэр, — она снова повеселела, — я освобождаю вас от всяких сомнений на сей счет. Заходите когда вздумается.

Внутри его происходила борьба. Наконец молодой человек победил мудрого благодетеля, и Банкс улыбнулся:

— Я был бы очень рад увидеть ваши работы.

Перед ним стояла совершенно новая особа, сбросившая раковину, под ней оказалась веселая молодая женщина, полная кипящей энергии, о существовании которой Банкс даже не догадывался.

Мисс Браун проводила его наверх, в комнату, которую сделала своей студией.

— Здесь очень хорошее освещение.

В тот день предметами ее внимания явились дубовые листья и желуди. Рисунки показались Банксу замечательными. Яркие, точные до мельчайших деталей. Выслушав комплименты, она повернулась к нему, склонив голову набок:

— А как вы думаете, почему я выбрала эту натуру?

Банкс отвлекся, залюбовавшись ее лицом, и не знал, что сказать.

— Ну… дубовые листья очень хорошая натура. К тому же их много везде. — Он замолчал, увидев, что она по-прежнему вопросительно смотрит на него, и снова внимательно изучил рисунок. — Ладно. У вас листья и желуди коричневые, то есть прошлогодние. Вы подобрали их с земли, хотя на ветках полно зеленых.

Мисс Браун отрицательно покачала головой:

— Нет, не по этой причине.

— Хм, тогда… если присмотреться к форме листа и… Теперь сообразил. Вы правы, это действительно интересно. У желудей нет черенков. Это не английский дуб, а скальный. Вы нашли их в парке? Я знаю, что скальные дубы распространены в Уэльсе, но никогда не слышал, чтобы они встречались здесь.