В этот миг беседка вздрогнула от оглушительного треска, а эфир озарился судорожным светом.

Участники просвещенной дискуссии оглянулись вокруг и увидели, что в пылу разговора пропустили изменение в погоде. Солнце сокрылось, надвинулись тучи, день померк. Могучая летняя гроза ринулась на землю стремительным, неостановимым натиском, вроде «косой атаки» короля Фридриха. Вода полилась с неба потоками, заслонила беседку со всех сторон стеклянною ширмой. В несколько минут повсюду образовались лужи, на них вздувались и лопались пузыри.

– Мы пленники потопа! – растерянно произнесла принцесса. – Слуги не знают, что мы в беседке! Нас никто отсюда не выручит, а такой дождь может длиться часами! Что делать?

– Пойду скажу, чтобы шли сюда с зонтами, – успокоила ее Беттина. – Я не боюсь размокнуть. А ты жди здесь, ты легко простужаешься.

И прежде чем мужчины успели возразить, вышла под ливень. Катин кинулся за нею.

– Вернитесь! Пусть лучше промокну я!

– Чепуха. Тем более, что я уже вся мокрая.

Волосы у нее прилипли к щекам, по лицу стекали струйки, а очки поразительная девица сняла и стала без них еще краше.

– Зачем вы за мною потащились? – недовольно произнесла она. – Вы думаете, что я не сумею без вас объясниться со слугами? Что за глупый поступок! Я-то переоденусь в сухое, а вам не во что.

И фигура очень недурна, думал Луций, косясь на вымокшее платье, плотно приникшее к груди Беттины.

А фрейляйн фон Вайлер очень кстати поскользнулась, и он подхватил ее за талию. Бок был упругий, отпускать его ужасно не хотелось.

– Лучше давайте держаться за руки, – сказала Беттина. – Удобнее идти.

Ладонь у нее узкая, а пальцы сильные и, несмотря на дождь, горячие, подумал Луций – если подобные мысли можно отнести к категории дум.

Они шли сквозь звенящие струи, закрывшие весь окружающий мир, насквозь вымокшие, словно нагие, и удержаться было совершенно невозможно. Рационий не выдержал схватки с Флогистоном. Луций порывисто притянул к себе спутницу, обнял, прижал, потянулся губами к ее губам, но те не раскрылись навстречу, а, наоборот, сжались. Он ударился о них, как о камень. Широко раскрытые глаза смотрели на Катина в упор, с бескрайним изумлением. Он весь затрепетал, отдернул руки, попятился.

– Я было приняла вас за человека, а вы всего лишь мужчина, – разочарованно молвила Беттина. – Как это досадно. Мне помни́лось, что я могу обрести в вас друга, а вы видите во мне всего лишь женское тело, в которое вам не терпится вонзить ваш детородный орган. – И заключила с презрением: – Найдите для него какое-нибудь иное вместилище, а меня увольте.

– Я человек, но я и мужчина! – крикнул наш герой, уязвленный этими словами.

– Так не бывает. Либо одно, либо другое. Надобно раз и навсегда решить для себя, кто вы: человек, чьи помыслы высоки, а чувства благородны, либо самец, следующий низменным инстинктусам.

– Но великий Руссо учит нас не стыдиться природности, не препятствовать ее зову!

– Руссо пошлый дурак. Весь смысл цивилизации в отдалении от природы, в движении от примитивного к сложному, от наготы и простоты к одежде и надежде – надежде на то, что на земле однажды воцарится Разум. Впрочем, кому я это говорю? – Беттина смотрела на него с отвращением. – По ловкости, с которой вы обхватили меня руками, видно, что у вас богатый опыт. В вас больше животного, чем человека.

Катин обиженно пробормотал:

– Неправда! Никакое я не животное! Закончим этот разговор. Виноват, ежели оскорбил вас.

Но фрейляйн так просто его не отпустила.

– Разве не ощущали вы себя животным всякий раз, когда хватали женщину за молочные железы или видели пред собой ее детопроизводительный тракт?

– Ощущал… – промямлил он, потрясенный формулировкой вопроса.

– Много ль разумного и возвышенного оставалось в вас в такие минуты?

– Совсем нисколько…

– Вот видите! Вы никогда не очистите свой разум, если будете уподобляться хрюкающему борову. А жаль, ибо я вижу в вас задатки большой личности. – Беттина покачала головой. – И мне грустно думать, что мы с вами не станем друзьями.

Молодой человек был потрясен. Чередой пронеслись постыдные воспоминания о купленной через постель поездке в Европу, о шаловливой ножке госпожи Буркхардт и о других подобных происшествиях из прошлого.

Беттина тысячу раз права! Довольно скотства! Да и не пора ли в зрелом возрасте двадцати четырех лет распрощаться с необузданной чувственностью, извинительной разве что в юные лета? Не довольно ль льститься мо́роками Венеры и позывами Флогистона?

Но тут он вспомнил про обещание, данное Ганселю.

– Касательно меня, человека обычного и производить потомство не обязанного, ваше суждение справедливо. Но принц Карл-Йоганн в ином положении. Он монарх, а монархии нужна преемственность. Вы же настроили ее высочество таким образом, что наследнику взяться будет неоткуда. От высоких чувств и благородных помыслов дети на свет не родятся.

– Разве конечная цель принца не превращение Гартенлянда через конституционную монархию в республику? – сказала на это фрейляйн фон Вайлер. – Карлу-Йоганну восемнадцать лет. Пока он состарится, всё население его страны постепенно достигнет дворянства. В конце концов принц передаст бразды не сыну, чьи способности непредсказуемы, а права на правление случайны, но ассамблее лучших граждан.

Возразить на это было нечего, да Луцию и не хотелось спорить с лучшей на свете женщиной – нет, с лучшим на свете человеком!

– Вы правы, во всем правы, – прошептал он, смахивая с лица капли, образовавшиеся и от дождя, и от слез. – Не лишайте меня счастия быть вашим другом!

– Это будет и мое счастье, – сказала Беттина. – Мы станем дружить вчетвером, мы вместе совершим великие дела, и наш союз войдет в историю! Поклянитесь мне, что никогда больше не будете глядеть с животным вожделением ни на меня, ни на других женщин!

– Клянусь! – Он сжал ей руку. – Это и прежде меня мучило, но теперь я свободен!

Луцию казалось, что яростный ливень смывает с него всё недостойное, грязное, постыдное. Хотелось вновь обнять и облобызать драгоценную подругу – уже по-братски. Но он не решился.

– Запомните этот миг. – Беттина потянула его за собой. – Идемте! У меня есть в ознаменование подходящий подарок для вас. Надеюсь, вы не из числа дикарей, кто считает, что только мужчины могут делать подарки?

– О нет!

У себя в комнате, сплошь уставленной книгами, превосходная фрейляйн подарила Катину трость железного дерева с набалдашником из слоновой кости в виде головы Минервы, богини разума.

– Смысл сей аллегории таков: всегда опирайтесь на разум, эта опора крепче железа, – напутствовала Луция подруга.

* * *