«шею» скелета и отделить его череп от туловища. Но эта тварь оказалась проворнее предыдущих.

Локонте выставил перед собой меч — за мгновение до того, как его коснулась цепь, — и перерубил моё оружие на лету.

— Ваши действия следует расценивать, как отказ? — осведомился он.

— А на что было похоже? На попытку ухаживания?

— Вы, кажется, просто не понимаете, что я предлагаю! — потеряв терпение, взвизгнул Локонте. — Это — власть, поймите! Вы сможете делать всё, что вам будет угодно!

— Да нет. Это вы не понимаете, — хмыкнул я. — Охотитесь за мной уже год и до сих пор не поняли одну простую вещь. Я всегда делаю то, что мне угодно, ясно? Всегда поступаю так, как хочу я! И в данный момент я хочу, чтобы ты, тварь, вернулся в преисподнюю, из которой вылез.

— Я действую во благо этой страны и всего мира!

— И поэтому до сих пор ты ни разу не заговорил со мной открыто? Не показал, кто ты есть на самом деле? Ты правда думал, что я соглашусь стать очередной марионеткой в твоих руках?

— Вы меня неверно поняли! Всё не так!

— Я прекрасно тебя понял, — заверил я. — И я тебя найду, клянусь. Я хочу заглянуть в твоё настоящее лицо. В твои глаза — перед тем, как их вырву.

Мне показалось, что Локонте вздрогнул. Но быстро взял себя в руки. Взвизгнул:

— Тебе не выбраться отсюда! Эту ловушку ты не одолеешь! Спрашиваю в последний раз — ты готов идти со мной⁈

Вместо ответа я подсёк его ноги цепью.

Голем был силён: он не упал и даже не дрогнул. Но — на мгновение отвлёкся, опустил голову вниз. И этого мгновения мне хватило.

Вперёд прянул другой конец цепи, и в этот раз приём сработал.

Голова скелета отделилась от туловища и покатилась мне под ноги. Я, вложив в удар всю свою силу, раздавил череп ногой.

Кости захрустели, раздавленное крошево окутал сонм магических искр.

«Сдохни, clochard!» — прошелестел у меня в ушах ненавидящий шёпот. Последнее напутствие, видимо.

Магические искры потухли.

А на меня начали сыпаться кости — те, что составляли стены подземелья.

Я бросился бежать — вперёд, по коридору. В ту сторону, где должны были находиться Кристина и остальные ребята.

Но за то время, что беседовал с Локоне, здесь явно что-то произошло. Я не видел никого из своей команды. А кости и черепа продолжали сыпаться. Они завалили коридор уже по щиколотку. По колено. По пояс…

Я остановился. Бежать дальше возможности не было. Меня заваливало костями.

Я принялся крутить цепь. Скорее в силу привычки не сдаваться до последнего, чем в надежде что-то сделать. Я отказался умирать на коленях в своём мире — не умру и здесь. До тех пор, пока могу дышать — я буду бороться.

Силы тают, держать цепь всё труднее. Но я не сдамся.

— Я не сдамся, слышишь⁈ — прохрипел я.

И понял вдруг, что чувствую странное жжение.

Мне жгло бедро. Сквозь карман, в котором лежали отцовские часы…

Протолкнуть руку через груду костей, заваливших меня уже почти по плечи, оказалось непростой задачей. А кости продолжали сыпаться. К тому моменту, как я добрался до кармана, о том, чтобы вращать цепь, уже и речи не было — меня засыпало по шею. Ещё десяток секунд, и завалит полностью… Я сжал в кулаке часы.

Рывок.

Мою ладонь, с зажатыми в ней часами, будто захватило в петлю. И тот, кто её накинул, с невероятной силой дёрнул за другой конец троса.

Моя рука, пробив груду костей, взмыла вверх. От боли в кисти и плече перед глазами потемнело. Я потерял сознание.

* * *

—… Костя! Костя!

Дежавю. Я снова прихожу в себя в незнакомом месте, и снова меня зовёт старческий голос — в котором дрожат слёзы.

Только теперь я знаю этот голос. И знаю, почему он дрожит.

— Я здесь, дед.

Я разлепил веки.

Дед бросился ко мне, неловко попытался обнять.

Какая-то женщина застрекотала по-французски, требуя немедленно отойти от больного. Дед ответил — резко и твёрдо. Дрожание в голосе мгновенно прекратилось. Француженке отвечал не старик, до смерти перепугавшийся за любимого внука, а глава рода Барятинских.

Суть замечания сводилась к тому, что ему, князю Григорию Михайловичу Барятинскому, лучше знать, что сейчас требуется данному конкретному больному. А лучшее, что может сделать мадемуазель доктор — скрыться с глаз долой. У организаторов Игры и так будут серьёзные неприятности, уж об этом он позаботится! Не стоит усугублять ситуацию, она и без того весьма паршивая для принимающей стороны…

— Не буянь, — постарался улыбнуться я. — Я в порядке.

— И это ты называешь порядком⁈ — Дед отстранился от меня, осмотрел. Пышнотелая докторша в кокетливом халатике обиженно отошла в сторону. — Нам едва удалось тебя вытащить!

— «Нам»? — переспросил я.

Дед знакомо шевельнул ладонью, ставя глушилку.

— Часы твоего отца — это артефакт, накрепко привязанный к нашему роду, — принялся рассказывать он. — Помнишь, я говорил о том, что они не потерпят прикосновения чужих рук? А на наш призыв — призыв рода Барятинских, — часы откликаются. Я и сам почувствовал, что что-то не так — когда Игру вдруг остановили. Сердце было не на месте. А тут ещё всполошился твой друг, Мишель. Он побледнел, закричал, что ты в опасности, и тебе нужна помощь. Я понял, что ты застрял в катакомбах. Постарался призвать часы. Надя подключила свою магию, но вдвоём мы бы не справились. Нам очень помогли твои друзья. Мишель, Андрей, Полли… Мне удалось пробиться к тебе и вытащить из катакомб на поверхность. Тебя выбросило в Люксембургском саду, около часа назад. Оттуда доставили в медицинский пункт — вот в этот шатёр, во время проведения Игр их устанавливают в обязательном порядке. Госпожа Алмазова кому-то позвонила, прибыл целитель — если я правильно понимаю, кто-то из вашего с ней… гхм, ведомства. Осмотрел тебя, сказал, что твоей жизни ничего не угрожает, нужно просто подождать, пока восстановятся силы. И вот я — жду.

— Ясно. Извини, что напугал. — Я приподнялся. Сел.

— Ничего. — Дед помолчал. — Костя… Это снова был он?

— Снова.

— Да сколько же можно! — Дед ударил кулаком по спинке кровати. — Неужели тайная канцелярия не в состоянии оградить тебя от этого мерзавца⁈

— Тайная канцелярия делает всё, что в её силах, — заверил я.

— Да-да, — язвительно кивнул дед. — Господин и госпожа Корицкие тоже наверняка так думают.

— А Корицкий жив? — быстро спросил я.

Дед аж отшатнулся. Всплеснул руками, перекрестил меня.

— Бог с тобою, Костя! Разумеется, жив! Правда, насколько я понял, э-э-э… пребывает в некотором шоке. Кажется, даже говорить не может. Его отец и мать настояли на том, чтобы Станислава отвезли в больницу, показать врачу.

— Ясно. А чем закончилась Игра? Надеюсь, техническое поражение нам не засчитали?

Дед довольно улыбнулся:

— Его при всём желании не смогли бы засчитать, по баллам вы выигрывали. Блестяще прошли первую локацию, и во второй сражались отлично! Но потом Игру вдруг остановили. Когда мы выдернули тебя из-под земли на поверхность, ты оказался в Люксембургском саду — под которым проходят катакомбы. И твои товарищи по команде так же находились неподалеку. Они почувствовали магический удар, бросились в ту сторону. И увидели, что ты, живой и невредимый, лежишь без сознания — буквально в метре от того места, где организаторы установили флаг. Всё, что им оставалось сделать — это коснуться древка твоей рукой. Вы победили, Костя!

— Моей рукой? — удивился я. — Но зачем? Победу нашей команде засчитали бы в любом случае, независимо от того, кто коснётся флага.

Улыбка деда стала ещё более довольной.

— Всё так, — кивнул он. — Но твои друзья рассудили, что это будет справедливо. Ты воспитал достойную команду! Я очень тобой горжусь.

— Ясно, — сказал я. — Спасибо, что выручил… Идём отсюда? Терпеть не могу лазареты.

* * *

Едва мы шагнули за полог медицинского шатра, как я понял, что сказать «идём» — куда проще, чем осуществить.

Меня буквально со всех сторон стискивали перевозбуждённые французские зрители, мечтающие поговорить, сфотографироваться или хотя бы прикоснуться. В отличие от моей фанатской базы в Петербурге, эти знали, что я вот-вот уеду и неизвестно, когда вернусь.

Дед шагал, опираясь с одной стороны на Вову, с другой — на Надю. Здесь, на свету, стало видно, что выглядит он, мягко говоря, не очень. Но от услуг медиков гордо отказался.

— Костя, — улыбнулся он мне и сделал попытку выпрямиться, встать без поддержки. Но его тут же повело, и Вове пришлось подхватывать. — Как же я рад, что ты жив…

— Да я-то жив. А вот ты зачем