Противиться этим льстивым уловкам Томас не мог, и хотя она придавала такое значение удовольствиям, которые ему казались пустыми, он как-то обнаружил, что не в силах противостоять ее женской логике.

Айли постоянно готовила лосьоны и втирала их в кожу, избегала домашней работы, от которой грубеют руки. Алиса делала вид, будто не замечает этого. Ей, конечно, хотелось, чтобы все девочки удачно вышли замуж, однако для Айли она желала самой блестящей партии.

Итак, в доме появился Джайлс Эллингтон, наследник богатого поместья и титула, блистающий придворными манерами и драгоценными камнями на камзоле; этому придворному кавалеру не удавалось скрывать свое восхищение Айли, как ей – свой интерес к нему.

– И где она только научилась своим хитростям? – с завистью сказала Сесили.

– Ну уж не в этом доме, – ответила Элизабет.

– Видимо, некоторые рождаются с таким умением, – заметила Мерси. – Айли из таких.

После визита Джайлса Эллингтона Айли очень оживилась, и хотя земли с титулом привлекали ее больше, чем сам мастер Эллингтон, она с каждым днем хорошела.

– Расцветает, – сказала о ней Сесили, – будто влюбилась.

– Она и на самом деле влюбилась, – ответила Маргарет. – Девушка может влюбиться в богатство точно так же, как в мужчину.

Джайлс Эллингтон часто бывал у них в доме; Айли постоянно вела разговоры с матерью об этом молодом человеке. Алиса радовалась, что их семья приобретает вес в обществе. Томас заслужил благоволение короля и стал значительным человеком. Уилл Ропер, выходец из хорошей семьи, чувствует себя у них в доме, как сын; Джон Клемент, постепенно возвышающийся на службе у кардинала, относится ко всем, будто к родным; а теперь у них стал бывать красивый и богатый Джайлс Эллингтон.

Жизнь их шла таким приятным образом многие месяцы.

Когда король со свитой лордов отправился во Францию для взаимных увеселений с французским монархом и его приближенными – визит этот оказался столь расточительным, что его назвали впоследствии «Поле золотой парчи», – Томас поехал туда вместе с этой компанией по королевским и кардинальским делам.

Пока его не было, Уильям Ропер открылся Маргарет в своих чувствах.

Невысокой, тихой Маргарет уже исполнилось пятнадцать. Девушка знала, что после отца она в семье самая образованная, но всегда считала себя наименее миловидной из всех, хоть отец и придерживался иного мнения.

Айли блещет красотой, Мерси обладает скромной обаятельностью благодаря серьезности, мягкости, добросердечности медика – Маргарет понимала, что эти свойства заманчивы; Элизабет, подрастая, стала отличаться искрометным остроумием, отнюдь не колким, как и у отца, Сесили веселая и хорошенькая, Джек – шумный весельчак. «А я, – размышляла Маргарет, – лишена их привлекательных черт, пишу бойко, а в общении не очень разговорчива, разве что с отцом. У меня, конечно, нет красоты Айли, я скорее скучная, чем веселая, в отличие от Джека, смешащего всех своей наивностью».

В тех случаях, когда мысли Маргарет невольно обращались к этому предмету, ей казалось, что она никогда не выйдет замуж. Ее это не огорчало, потому что она не испытывала такого желания.

А теперь… Уилл Ропер.

Он пригласил ее поговорить, и они отправились на Гудмен Филдс, где Маргарет часто гуляла с отцом.

– В доме, – сказал Уилл, когда они брели по траве, – поговорить непросто.

– Да, семья у нас очень большая.

– Полагаю, Маргарет, самая счастливая в Лондоне. День, когда я влился в нее, был для меня удачным.

– Жаль, отец не слышит тебя.

– Я уверен, он и так знает.

– Уилл, мне приятно это слышать.

– Маргарет… скажи… как ты ко мне относишься?

– Как отношусь? Ну… я рада, что ты живешь с нами, если речь об этом.

– Об этом, Маргарет. Я счастлив слышать эти слова… никто иной не мог бы так осчастливить меня ими.

Она удивилась, и Ропер торопливо продолжал:

– Маргарет, ты странная девушка. Признаюсь, мне за тебя немного тревожно. Греческий и латынь ты знаешь лучше всех девушек в Англии.

Маргарет промолчала. Ей вспомнилась Айли в новом синем платье, восклицающая, когда она сидела над книгами: «Латынь… греческий… астрономия-математика… Жизнь, мистресс Маргарет, может научить большему, чем все эти книжки!»

Айли права. Айли родилась с этим особым знанием.

– Маргарет, – продолжал Уилл, – я… я сейчас не так тревожусь за тебя, как раньше, иногда ты кажешься мне совсем маленькой девочкой.

И с улыбкой повернулся к ней.

– Маргарет, ты знаешь о моих к тебе чувствах?

– Конечно, Уилл. Ты любишь меня… любишь отца… любишь всех нас.

– Но тебя я люблю больше остальных.

– Не больше, чем отца!

– Милая Маргарет, меня радует твоя любовь к отцу. Я восхищаюсь им больше, чем кем бы то ни было, но, Маргарет, – не возмущайся – его дочерью я восхищаюсь еще больше.

Она засмеялась, чтобы скрыть смущение.

– Похоже на отцовский каламбур.

– И я должен сказать об этом ему.

– Нет. Если скажешь… он поймет…

– Мег, неужели ты думаешь, он уже не понял?

– Но… откуда?

– Думаю, о моих чувствах уже знают все, кроме тебя, поэтому нам пора объясниться. Маргарет, я предлагаю тебе руку и сердце.

– Но… я не собираюсь выходить замуж.

– Да, сейчас еще рано. Отец вряд ли сочтет это приличным. Но тебе уже больше четырнадцати… Может, примерно через год…

– Нет, Уилл, я решила не выходить замуж никогда. И ты меня расстроил. Теперь я не смогу относиться к тебе так, как к другим, как к Джону Клементу и Джайлсу Эллингтону.

– Да я и не хочу, чтобы ты относилась ко мне так же, как к ним. Маргарет, ты еще ребенок. Так стремишься стать ученой, что не стала женщиной. А можно быть и той, и другой. Этого я и хочу, Маргарет: чтобы ты стала и той, и другой. Пока больше ничего не говори. Подумай об этом – но немного, не до утомления. Привыкни к мысли о браке. И не считай, что я хочу забрать тебя от отца. Я ни за что этого не сделаю, потому что вижу, как вы любите друг друга. Это редкая любовь. Я понимаю. Нет, я уверен, он захочет, чтобы мы жили под его кровом… как и сейчас. Ты станешь моей женой. Больше ничего не изменится. Прошу тебя, подумай о моем предложении. Обещай, что подумаешь, Маргарет.

– Я… я непременно подумаю… Но вряд ли захочу выходить замуж.

В задумчивости они неторопливо побрели к дому.

* * *

В жизни Маргарет и ее отца год 1521 оказался переломным.