Как бы там ни было, Унка вдруг перестала упрекать Мерле. Повернулась и коротко сказала: «Пойдем».

Молча дошли они до двери в мастерскую. Здесь Унка задержала Мерле и вымолвила:

— Арчимбольдо еще работает. Он работает каждую ночь. Расскажи ему все, что хочешь рассказать.

С этими словами она исчезла во тьме, ее шаги заглохли в коридоре.

Мерле осталась одна у двери. Она никак не могла решиться поднять руку и постучать. Что сказать Арчимбольдо? Всю правду без утайки? Не сочтет ли он ее сумасшедшей и не выгонит ли из дому? Или того хуже: вдруг поймет, какую опасность она может навлечь на мастерскую и ее обитателей?

Тем не менее в ней росла твердая уверенность в том, что если и рассказывать кому-то обо всем, то именно ему, а не Унке. Русалка боготворила Королеву Флюирию. История, случившаяся с Мерле, могла показаться ей просто святотатством, хвастливой болтовней девчонки, желающей нагнать себе цену.

По ту сторону двери послышались шаги, дверь открылась, и показалось лицо Арчимбольдо.

— Мерле! Ты вернулась!

Она никак не ожидала, что он заметил ее исчезновение. Должно быть Унка ему сообщила.

— Входи, входи! — кивком головы он пригласил ее войти. — Мы уже стали серьезно беспокоиться.

Это было что-то новое. Мерле никогда не видела, чтобы в приюте друг о друге беспокоились. Если кто-нибудь из детей пропадал, его для вида немного поищут и рукой махнут. Ребенком меньше, дышать легче.

В мастерской было тепло. Водяные пары вырывались белыми облачками из многочисленных сосудов, соединенных между собой трубками, шлангами, ретортами. Мастер-зеркальщик приводил в действие свои аппараты только по ночам, когда оставался один. На дневное время откладывал самые обычные дела, чтобы, возможно, не открывать своим ученикам тайны своего искусства. Спал ли он когда-нибудь? Трудно сказать. В глазах Мерле мастер Арчимбольдо был такой же всегдашней частью мастерской, как дубовая дверь и высокие окна с толстыми стеклами, в вековечной пыли которых не одно поколение учеников нацарапывало свои инициалы.

Арчимбольдо подошел к одному из приборов, передвинул какой-то рычажок и обернулся к ней, а из-за его спины, шипя, вырвались к потолку три облачка пара.

— Ну, рассказывай! Где ты была?

По пути в мастерскую Мерле долго думала о том, что же ей следует рассказать Арчимбольдо. Решение давалось нелегко.

— Я не думаю, что вы меня поймете.

— Не беспокойся. Мне нужно только знать правду.

Она глубоко вздохнула.

— Я пришла, чтобы вас поблагодарить. И сказать вам, что у меня все в порядке.

— Ты говоришь так, словно хочешь уйти от нас.

— Я должна покинуть Венецию.

Она ожидала с его стороны всего — насмешки, брани, даже побоев, — но только не того, что он так опечалится. Никакой злости, никаких укоров, одно лишь искреннее сожаление.

— Что же случилось?

И она рассказала ему обо всем. Начиная со встречи с Серафином, про события в заброшенном домике и кончая пленением Серафина и спасением флакона с Королевой Флюирией. Она описывала ему одежду и лица трех предателей, а он каждый раз с досадой кивал, будто ему заранее было известно, о ком идет речь. Она поведала и о голосе в ее голове и, немного смущенно, о том, что выпила содержимое флакона.

Выслушав ее, Арчимбольдо устало опустился на табурет. Вытер платком пот со лба, громко высморкался и швырнул платок в топку. На их глазах огонь обуглил и сжег материю. Они немного помолчали, словно чувствовали, что сгорело и еще кое-что: воспоминание или, скорее, мечты о том, какой могла бы быть жизнь — без египтян, без предателей и колдовских чар, изгнавших Королеву Флюирию из каналов.

— Ты права, — проговорил, наконец, Арчимбольдо. — Быть здесь тебе опасно. И везде в Венеции. А Королева Флюирия может с тобой вместе покинуть город, ибо ты здешняя и сама являешься частицей Лагуны.

— Вы гораздо больше знаете о Королеве, чем нам рассказывали, заметила Мерле.

Он горько усмехнулся.

— Немного больше. Она была важнейшей частью моей работы. Без нее больше не будет волшебных зеркал.

— Но это значит, что… — … что мастерская рано или поздно закроется. Это так. Без воды из Лагуны мое искусство — ничто. Без дыхания Королевы Флюирии, которым овеяно каждое зеркало, мое мастерство бесполезно.

У Мерле сжалось сердце.

— А что будет с остальными? С Юнипой, с Боро и… — комок в горле мешал говорить. — Им надо обратно, в приют?

Арчимбольдо подумал и сердито мотнул головой.

— Нет, ни за что. Но кто знает, что тут будет твориться, когда войдут войска египтян? Никто не может знать. Возможно, произойдет сражение. Тогда мальчики, конечно, пойдут сражаться на стороне защитников города. — Он потер ладонями лицо. — Хотя это ничего не решит.

Мерле очень хотела, чтобы Королева Флюирия подсказала ей ответ. Просто пару слов в утешение, или еще что-нибудь. Но голос в ней молчал, а сама она не знала, чем ободрить Мастера.

— Вы должны позаботиться о Юнипе, — сказала она. — Обещайте мне.

— Да, конечно.

Но обещание прозвучало не столь убедительно, как ей бы хотелось.

— Вы считаете, что при египтянах Юнипе грозит опасность? Из-за ее глаз?

— В любой империи всем грозит опасность, но в первую очередь больным, уродливым и беспомощным. Здоровых мужчин и женщин Фараон отправляет в свои мастерские, а остальных… Я не могу ответить на твой вопрос, Мерле.

— С Юнипой не должно случиться ничего плохого!

Мерле не представляла себе, как можно было бы уехать, не попрощавшись с Юнипой. Надо скорее бежать к ней, скорее. Хорошо бы взять Юнипу с собой…

— Нет, — прервала ее ход мыслей Королева Флюирия. — Это невозможно.

— Почему невозможно? — упрямо возразила Мерле.

Арчимбольдо взглянул на нее, подумав, что она говорит с ним. Но, заметив ее отрешенный взгляд, сообразил, что вопрос обращен не к нему.

— Предстоящий нам путь трудно преодолеть даже одному человеку. Старик обещал заботиться о твоей подруге.

— Но я…

— Нет, нельзя…

— Не затыкай мне рот!

— Ты должна мне верить. Здесь она в безопасности. В дороге ты подвергала бы ее смертельному риску. И ее, и себя.

— Ее и себя? — язвительно переспросила Мерле. — Ты имеешь в виду саму себя!

— Мерле! — Арчимбольдо встал и взял ее за плечи. — Если ты действительно разговариваешь с Королевой Флюирией, тебе надо относиться к ней с уважением.

— Ба! — она отступила на шаг и вдруг разрыдалась. — ничего вы не знаете! Юнипа — моя подруга! Я не могу ее бросить в беде!