— Если ты не расскажешь мне, я не смогу тебе помочь, — его голос был таким, каким он обычно успокаивал своего внука Гектора.

— Я не знаю, в чем дело, — соврала она.

— Я не хочу делать тебя несчастной. Это последнее в мире, что я хотел бы сделать.

— Но я совсем не несчастна, — прошептала она, и слезы вновь покатились по ее щекам.

— Ты обманываешь меня.

Дейзи попыталась улыбнуться. С розовыми горящими щеками, с шелковыми растрепанными волосами и мокрыми ресницами она выглядела подетски юной.

— Я вижу, мне придется изменить свое поведение, — сказал он, убирая волосы с ее лба.

— Не надо.

— Ну, на чтонибудь менее эмоциональное, по крайней мере, — его голос был низким, хрипловатым.

— Нет, не нужно, — несмотря на слезы, ей показалось, что он приоткрыл двери надежде.

— Наверное, надо стать специалистом по высушиванию слез поцелуями. — Этьен слизнул мокрую дорожку с ее лица.

Дейзи слабо улыбнулась. У нее было время понять разницу между фантазиями и действительностью.

— Если вы не возражаете…

— Целовать тебя куда бы то ни было — просто восхитительно, мисс Блэк.

Он умел доставить женщине удовольствие, при этом не сомневался в своих способностях, поэтому надеялся, что его слова успокоят Дейзи и заставят ее улыбнуться понастоящему.

— Ты шокируешь меня, — ее внезапный приступ уязвимости прошел, побежденный собственной логикой.

— Я еще даже не начинал шокировать тебя, любимая.

— Это что, обещание? — она снова была уверена в себе и кокетничала. У нее есть несколько недель впереди, и нужно быть довольной хотя бы этим.

— И еще какое, — прошептал он.

Остальная часть пути в Кольсек прошла в дразнящих ласках и мягких поцелуях как опьяняющая прелюдия чегото большего.

Их захватили такие удивительные чувства, что казалось, они очутились во владениях, где вокруг царили радость и удовольствие, а ключи от ворот были только у них двоих. И слово «счастье» больше не было пустым звуком.

Когда они прибыли в Кольсек, он на руках внес ее в дом. Дейзи была полураздета, а на Этьене были только дорожные бриджи. Гильом с улыбкой наблюдал, как босой хозяин открывает ногой дверь.

Пока оба слуги герцога пребывали в некотором замешательстве, он коротко приказал:

— Живо, ванну наверху и обед в сад к трем часам. Дейзи уткнулась лицом в его плечо, и он прошептал ей на ухо:

— Тебя это устраивает?

Это был просто вопрос, любезность учтивого человека. Но он ни к кому никогда так не относился, у него были далеко идущие намерения, и ее ответ имел огромное значение. Ему хотелось постоянно угождать ей, хотелось подарить ей весь мир, свое богатство, имущество, счастье и радость. И это его пугало.

Но тут она подняла голову, улыбнулась ему и разрешила все сомнения простым ответом:

— Мне безразлично.

И это действительно было так. Весь остальной мир отступил, исчез, сгинул, пока он держал ее на руках. Герцог тоже улыбнулся.

— Я знаю, — загадочно произнес он, как будто они говорили на условном языке.

Пока Франсуа носил воду для ванны в солнечномедных ковшах, они сидели на балконе, греясь на солнце.

— Ты останешься на ночь? — спросил Этьен, задумчиво глядя на горизонт, наслаждаясь весенним теплом и прекрасным пейзажем, как будто олицетворяющим степень их взаимного тепла.

Когда Дейзи кивнула, он предложил, чтобы она написала записку Аделаиде — оправдание внезапному исчезновению.

— Гильом отвезет, — сказал он и поднялся, чтобы принести ей бумагу и ручку, затем положил ей на колени подставку для письма.

Он не спрашивал, что она написала (его мало трогали общественные условности), а просто забрал конверт, когда она закончила, и спустился вниз, чтобы вручить его Франсуа с наставлениями для Гильома.

Он отсутствовал недолго. Но солнечное тепло убаюкало Дейзи, которая очень плохо спала предыдущую ночь, поэтому не удивительно, что она задремала.

Герцог оставил ее спящей, а сам отправился купаться. В его ванне мог поместиться только один человек. Он поймал себя на том, что, лежа в воде, насвистывает, словно мальчишка. Сколько времени прошло с тех пор, как он был бесконечно счастлив? Он даже начал прикидывать некоторые необходимые реконструкции своего убежища, основанные на том, что в скором времени он предаст анафеме свое уединение. Необходимо будет провести водопровод, увеличить ванную комнату и саму ванну, чтобы Дейзи было удобно.

Дом был построен в XVII веке и вполне его устраивал, но теперь обстоятельства изменились. Может, ей нужен будет телефон? Этьен слегка поморщился от этой мысли, ведь вся прелесть Кольсека была именно в изоляции от внешнего мира, но спустя мгновение он отбросил все сомнения: если она захочет телефон — он его установит. Угождать ей было его самым большим желанием. Он начал мысленно составлять список подарков. Интересно, нравятся ли ей бриллианты?

Одевшись в простую рубашку и брюки, он занялся приготовлением ванны для Дейзи, поминутно проверяя температуру воды. Он был очень обеспокоен тем, что не обнаружил душистого мыла, суетился и, по определению Франсуа, когда тот описывал повару все, что происходит с хозяином, был похож на курицунаседку.

Закрыв дверь перед слугами, Этьен взглянул на часы над кроватью. Прикинув, сколько осталось до ланча, он подошел разбудить ту единственную женщину, которая возродила его веру в возможность счастья в этой жизни.

Сквозь ленивую истому Дейзи почувствовала его руки, развязывающие ленты на талии, и чуть не замурлыкала от удовольствия, когда герцог поцеловал ее, продолжая раздевать.

— Я куплю тебе новое платье, — прошептал он, заметив, что шелк порван в нескольких местах.

— У меня их очень много, — лениво ответила Дейзи, открыв глаза и окончательно проснувшись, с удовольствием потягиваясь, радуясь свободе своего тела, словно опять была в прерии. — Тебе понравится в нашем летнем лагере, — сказала она, любуясь синей далью.

— Покажешь его мне? — спросил Этьен, как будто летний лагерь находился рядом, а не на другом континенте.

— Да, — отозвалась она, потому что сегодня, сейчас она не думала о его жене и о том, что скажет семья, если она привезет Этьена в летний лагерь.

Он поцеловал кончик ее носа, затем губы, а потом покрыл поцелуями все тело, вдыхая дурманящий запах любимой женщины.

— Мне нужна ванна, — тихо сказала она, ведь он был чист и одет во все свежее, в то время как аромат их любви пропитал ее всю.

Этьен думал иначе, провоцировал, дразнил, звал к наслаждению, но, тем не менее, заставил себя оторваться от нее.

— После ванны ты почувствуешь себя куда бодрее.