целый день так и ходила с гвоздикой. На следующий день она слегла больная. Несколько дней по ночам её мучила бессонница, она всё переворачивалась с бока на бок, после чего в какой-то момент резко встала и попросила переписать рисовое поле на её имя, на Пак Сонё. Ты сказал, что вся плантация записана на тебя и что переписывать часть на её имя тебе не выгодно. «Вообще-то да», – сказала жена с угрюмым выражением лица. Но, заявляя, что сама будет распоряжаться деньгами, которые присылают дети, она была категорична. У тебя даже не возникло желания попытаться возразить. Ты понял, что это может обернуться серьёзной ссорой. Ты выдвинул условие – она забирает все деньги, которые присылают дети, но взамен не просит деньги у тебя. Жена, не задумываясь, согласилась. Она вроде и одежду не покупала, и ни на что другое деньги не тратила, но, тайком заглядывая в банковскую книжку, ты видел, что в один и тот же день каждого месяца без исключения со счёта снималось ровно по четыреста пятьдесят тысяч вон. Если перевод от детей задерживался, она даже звонила дочери, которая собирала деньги с остальных, и просила побыстрее выслать деньги. Это тоже не было на неё похоже. Ты не спрашивал, куда она тратит эти средства, потому что был такой уговор, но судя по тому, что в один и тот же день каждого месяца со счёта снималось ровно четыреста пятьдесят тысяч вон, ты решил, что жена, которой жизнь казалась напрасной, открыла накопительный счёт. Сделав такой вывод, ты упорно пытался найти банковскую книжку от накопительного счёта, но так и не смог. Если всё так, как говорит Хон Тхэхи, то из шестисот тысяч четыреста пятьдесят она перечисляла в приют «Соман». У тебя было чувство, будто ты получил от жены подзатыльник.

Хон Тхэхи сказала, что дети ещё больше неё ждут тётушку Сонё. И от того, что она вдруг перестала приходить в приют, больше всех расстроился мальчик по имени Гюн, для которого тётушка была почти мамой. Как сказала Хон Тхэхи, этого мальчика оставили в приюте, когда ему не было и полугода, у него не было даже имени, и тётушка назвала его Гюном.

– Вы сказали, Гюн?

– Да, Гюн.

Гостья сказала, что в следующем году он переходит из начальной в среднюю школу и что тётушка обещала купить ему ранец и школьную форму, как только он поступит в среднюю школу. Гюн… У тебя внутри будто что-то оборвалось. Ты молча слушал рассказ Хон Тхэхи. Получалось, что уже прошло десять лет, как жена начала ходить в приют, но ты даже не знал об этом. Ты даже начал сомневаться, действительно ли жена – это та самая тётушка Пак Сонё, о которой говорила Хон Тхэхи. Когда же она успевала ходить в приют? Почему она никогда об этом не говорила? Ты задумчиво смотрел на фотографию жены в объявлении в газете, которое разместил сын, потом встал и пошёл в комнату. Ты достал альбом, который лежал глубоко в тумбе, пролистал его и достал одну фотографию, где жена была сфотографирована крупным планом. На этой фотографии она стояла с дочерью на волнорезе на берегу моря, придерживая одежду, разлетавшуюся на ветру.

– Это она?

– Ой, госпожа!

Глядя на фотографию, где изображение было чёткое, Хон Тхэхи радостно позвала её, будто встретила вживую. Казалось, что жена, сощурившись от солнца, смотрит на него.

– Вы сказали, что должны были читать ей книгу? Это как?

– Она брала на себя всю работу по хозяйству в приюте. Больше всего она любила купать детей. И так здорово со всем управлялась, что, когда уходила от нас, весь приют блестел. Я не знала, как отблагодарить её, и спрашивала, чем могу помочь, но она всё время отвечала, что ничего не нужно. Но однажды она принесла книгу и попросила читать ей по часу в день. Она сказала, что это её любимая книга, но теперь она стала плохо видеть и уже не может читать сама.

– …

– Вот эта книга.

Ты внимательно посмотрел на книгу, которую Хон Тхэхи достала из сумки. Эту книгу написала твоя дочь.

– Автор этой книги родом из наших мест. Говорят, она училась здесь до средней школы. Наверное, поэтому тётушке нравилась эта писательница… Я и в прошлый раз читала ей книгу этого же автора.

Ты взял книгу, которую написала дочь. «Для совершенства любви». Оказывается, жена мечтала прочесть книги дочери. Она даже тебе никогда не говорила об этом. У тебя никогда и в мыслях не было читать жене произведения дочери. Неизвестно, знают ли вообще остальные члены семьи о том, что она не умела читать. Когда ты узнал, что жена не знает грамоты, у неё было оскорблённое выражение лица. Она считала, что именно из-за этого ты плохо к ней относился, в молодости уходил из дома, время от времени повышал на неё голос, кричал: «Тебе нечего знать!» Это было не так, но чем больше ты отрицал это, тем больше она была уверена, что так оно и есть. Только сейчас ты понял, что, возможно, отчасти она была права. Ты и подумать не мог, что кто-то чужой может читать жене романы дочери. Как приходилось изощряться жене, чтобы эта молодая женщина не заметила её неграмотности… Как же она должна была хотеть прочитать книгу дочери, что, не смея признаться, что автор книги – её дочь, попросила женщину почитать ей книгу, ссылаясь на плохое зрение… У тебя защипало в глазах. Как, наверное, сложно было сдерживать желание похвастаться своей дочерью.

– Вот глупая.

– Что?

Широко раскрыв глаза, Хон Тхэхи посмотрела на тебя. «Если так хотелось прочитать, что ж меня не попросила», – ты потёр ладонями своё сухое грубое лицо. Но стал бы ты читать ей книгу, если бы она тогда попросила? До исчезновения жены ты всегда забывал о ней. Вспоминал, только когда что-то просил или обвинял. Привычка – страшная сила. С чужими людьми ты общался вежливо, но как только приходил к жене, твой тон менялся на недовольный. Иногда у тебя выскакивали даже нецензурные слова из местного диалекта. Ты относился к ней так, будто где-то прочитал, что с женой нельзя вежливо разговаривать. Да, это было так.

– Я вернулся, – пробормотал ты, когда Хон Тхэхи ушла, и дом остался пустым.

И в молодости, и после свадьбы, и после рождения детей ты подумывал о том, чтобы уйти из этого дома. Тебя одолевала тоска от одной только мысли, что, родившись в своей ничем не примечательной деревушке в южной провинции этой страны, ты так и проживёшь в этом доме и умрёшь здесь же в старости. В такие