Он надеялся отвлечь горгулью от Евы, но горгулья даже не повернулась на его крик. Она поднялась на задние лапы и зарычала. Правый клык её был стёсан – похоже, если днём от неё отбивался камень, то эта рана оставалась и у ожившей горгульи.

Ева подумала, что это всё, конец, но тут на морду горгулье прыгнуло что-то маленькое, золотисто-полосатое, и, ужалив её в нос, скрылось к Еве в рукав. Горгулья отдёрнула голову и удивлённо застыла. Теперь она выглядела как овчарка, которая, издали залаяв на прохожего, подбежала к нему и вдруг поняла, что это хозяин в новой куртке.

У Евы же вдруг улетучился страх.

– И чего ты рычишь? Что ты этим хочешь сказать? Тебя что, боярышником отпаивать? Какое у тебя послание миру? – строго произнесла она, обращаясь к горгулье.

Про «послание к миру» была любимая фраза Евиной мамы. Почему-то, услышав её, самая безбашенная из её собак затихала и будто говорила сама себе: «И правда, чего это на меня нашло?»

Горгулья перестала рычать, осела на задние лапы и вопросительно склонила голову набок. Потом потёрла укушенный нос.

– Вот это правильно! – похвалила Ева. – Умница! Сперва надо подумать, а потом что-либо делать!

Ева вгляделась в морду горгульи и нахмурилась. Укус котошмеля не выглядел опасным, но выше укуса, ближе к переносице, в коже застряла длинная щепка. Кажется, от сломанной швабры. Щепка должна была причинять горгулье сильную боль. В такие минуты Ева забывала всё на свете. Сейчас она видела лишь горгулью, которой нужно было помочь, и не замечала ни Белаву, глазеющую на неё из-за портьеры, ни изумлённого стожара, распахнувшего рот так, что в него легко вошёл бы целый апельсин, ни Албыча, похожего на грозную, неподвижно и с непонятным выражением созерцающую её гору.

– А ну подойди! Давай посмотрим, что там у тебя!

Замолкать сейчас было нельзя. Звук человеческого голоса действует на испуганного зверя успокаивающе. Горгулья с угрозой зарычала и отодвинулась, не позволяя прикасаться к своему носу.

– Боишься? И правильно делаешь! Только не меня надо бояться, а сепсиса… Этой шваброй не бочки со спиртом мыли! Сиди смирно! Я собираюсь тебе помочь!

Осторожно и медленно, чтобы горгулья видела её руку, Ева взялась пальцами за щепку и потянула её. Горгулья продолжала тихо рычать, но рычала уже скорее жалобно. Когда же Ева извлекла щепку, она заскулила с явным облегчением, что всё закончилось.

– Умница! Теперь бы чем-то обработать… – пробормотала Ева.

И она бы непременно обработала рану, но в эту секунду кто-то широко распахнул дверь снаружи. Яркий солнечный свет упал на сидящую горгулью – и по телу её пробежала изморозь. Вначале она коснулась лап, потом спины и крыльев. Последней окаменела голова, а самыми последними – глаза. И в глазах этих Ева видела не обезьянье лукавство, а собачью непонятую грусть и верность.

К Еве подбежал Филат и в восторге хлопнул её по плечу:

– Тебя не тронула горгулья! Обалдеть! Признавайся, как ты это устроила?

– Никак! – огрызнулась Ева, ещё не простившая ему солонки.

– О, класс! Научи меня тоже делать «никак»!

Ева грустно погладила окаменевшую горгулью по носу. Горгулья во время лечения вела себя лучше, чем сирийский хомяк, которого она выпутывала однажды из шерстяной тряпочки. Пока Ева его освобождала, хомяк ухитрился укусить её несколько раз, а зубы у него были острее шила.

Филат, несколько раз обежавший вокруг Евы в поисках страшных ран, которые ей должна была нанести горгулья, внезапно остановился и уставился на её ладонь – ту самую, которой она извлекала щепку из носа чудовища. На пальцах у Евы желтели маслянистые капли, похожие на сосновую смолу. Капли эти, выцветая и бледнея, втягивались в кожу.

– Рыжьё… Натуральное! Как ты заставила горгулью его отдать?! – прошептал Филат.

– Да она сама как-то. Я не заставляла! – огрызнулась Ева.

– Ещё бы: горгулью заставить! Чудовища её не трогают, да ещё рыжьё дают… Спрячь его, не свети!

Ева попыталась вытереть капли о рукав, но вытирать уже было нечего. Капли совсем впитались, и только кожа слабо светилась. Посетители трактира выбирались кто из-за стойки, кто из-под стола, а один даже из шкафа. Невесть откуда возник тот самый носатенький, на крыску похожий. Хлопотал, бегал, всплёскивал ручками. Его охи и взмахи ручками возымели своё действие. Окаменевшую горгулью спешно упаковали в ящик.

В дверном проёме тревожным огоньком засветились рыжие бакенбарды Пламмеля. Он на кого-то пристально смотрел и хмурился. Ева поначалу решила, что на горгулью, но нет – Пламмель смотрел на неё. И одновременно с этим Ева осознала, что нелепая шляпа с неё слетела, а вместе со шляпой слетел и морок.

Филат заметил это и заспешил. Подобрав шляпку, он спешно нахлобучил её Еве на голову. Затем, схватив с пола салфетку, принялся обматывать Еве совершенно здоровую руку:

– Беда, беда! Ах, якорный бабай! Все видели? Горгулья бабушку укусила! – голосил он, работая на публику.

– Она меня не кусала! – возмутилась Ева.

– Конечно, не кусала! Не бойся и не смотри на рану!.. Бабушка бредит! Яд попал в кровь! – запричитал Филат ещё громче.

Наблюдатели сочувствующе загалдели.

– Оно да… укус горгульи самое распоследнее дело… Дедульку мово тоже горгулья тяпнула… Дедулька поначалу какой только чуши ни молол, а под утро распух и помер… – сочувственно прогудел кто-то.

Сгрудившаяся вокруг сочувствующая толпа отделила Еву от пытающегося пробиться к ней Пламмеля. Окружённая толпой, Ева была выведена из трактира на Сретенку.

– Я её доведу! Отличного доктора знаю! Берёт, правда, дорого! У кого рыжьё есть? Давайте, давайте сюда! Можно и зеленью! – запричитал Филат.

Эта фраза эффект возымела магический. Толпа мигом рассосалась, частью втянувшись обратно в трактир, частью сгинув неизвестно куда и под шумок не заплатив хозяину. Филат удовлетворённо хмыкнул и неутомимой рысцой затрусил по Сретенке, буксируя за собой Еву. Он бежал, временами оглядываясь и проверяя, не следит ли за ними кто, – и тут же зорко посматривал по сторонам на пузатые купеческие дома с лавками, попадавшиеся здесь втрое чаще, чем на прочих улицах Магсквы.

– Ах, как нехорошо… Увидел тебя Пламмель. Уж этот не забудет, нет… Ах, какой дар, дохлый хмырь, какой дар! Не трогают тебя звери, близко подпускают и рыжьё дают… – бормотал он.

Неожиданно Филат резко остановился – так, что Ева едва на него не налетела, и, ткнув ей пальцем в грудь, произнёс:

– А ведь за тобой должок! На вокзале тебя я спас, от Пламмеля спас! Как насчёт того, чтобы оказать милому мне ответную услугу?

– Какую?

– Приятель один вещичку у меня ценную одолжил, а назад не вернул.

– Так забери!

Стожар прищёлкнул языком:

– Э-э-э. Не хочу его лишний раз беспокоить. Я тебе объясню, как к нему домой попасть. Ты вещичку мою быстренько заберёшь – и назад. Его днём дома не бывает, да и потом это ж не кража, когда своё возвращаешь.