мы с Рамином шли пешком. Молодежь не горела желанием даже просто пойти к этому месту с пустыми руками, а не то что еще и с дерева дары забрать. Этого боялись, как огня.

Один из сыновей Бирка обещал подойти позже. Идти с нами – очень медленно. Когда я предложила сходить только братьям, они тоже не подобрели лицом.

— Старый Рамин с ними говорит. Вот и пусть сначала разрешения попросит, а как только они дадут согласие, тогда я и скину мешки, - ответил старший брат, понимая, что без этих зерен нам и правда не выжить. Я решила, что речь либо о боге каком, либо опять о тех “братьях”. Леший их пойми с этими легендами.

Мы шли по утреннему лесу молча. Он улыбался сам себе или каким-то мыслям, не озвучивая то, что сейчас происходит в его голове.

— Вы, госпожа, наверное поцелованы лесными людьми, - сказал он так неожиданно и скрипуче, что я чуть не подпрыгнула.

— С чего это ты решил, Рамин? – я даже хохотнула от его слов.

— В лесу вы и заболели… А после того, как встали, словно и не вы теперь, а девка из деревни. Простите меня, старого, но как я вижу, так и скажу. Коли вы на равных со мной в лес идете, то и говорить надо на равных.

— Говори, чего уж. Главное, чтобы люди не распоясались после этой уравниловки.

— Не распояшутся, только уважения добавите, госпожа. Никто и подумать не мог, что возьметесь не только за свою жизнь, а и за всех деревенских. Люди осенью не к пустым избам, да холодным могилам придут, а к детям живым.

— Рано еще басни слагать, Рамин. Вот доживем и увидим, какова из меня госпожа.

— А и сейчас уже видно, раз босиком по земле скачете, как коза.

— А ты откуда знаешь?

— А мы с бабками на край деревни ходим, там деревце поваленное. Вот с него и дивимся.

— Хорошее у вас зрение с вашими бабками, Рамин, видать, правильные травы запариваете. Или зрение тренируете? - я попыталась вспомнить тот самый край деревни. Не больно там и разглядишь кто есть кто.

— Я охотник раньше знаешь, какой был?

— Белке в глаз попадал? – я его перебила и засмеялась. Дед прямо один в один Иваныч наш – ранешний сторож садовый. Вот он тоже так любил загнуть с хвастовством.

— Обижаешь, госпожа.

— Ой, так куда ж ты ей попадал? Усы поди отстреливал?

— Да, веселья и шуток в тебе, как во всех наших бабках. Они вот точно так же смеются, - забухтел обиженный старик и пошагал быстрее.

— Да не обижайся, Рамин. Шучу я. Рассказывай давай. Что там у тебя со стрельбой? – я вдруг поняла, что разговор-то идет вовсе не о ружье. Откуда оно здесь?

— Отец ваш еще даже не родился, дед еще жив был, хоть и в возрасте уже, а я пацаном совсем. Так он меня с пятнадцати годков поставил в охотничьи.

— За каки-таки заслуги? – я держалась, чтобы не засмеяться. Он даже кряхтел, перед тем как начать рассказ о своих победах, точь-в-точь как Иваныч.

— Нюхом я зверя чувствую. Значит, пока он ходит и нас не видит, одно пахнет, а как заприметит, иначе. Это значит, что уже и не попасть в него. Сорвется и деру даст. Надо успевать, пока запах ровный, без испуга.

— Значит, нюхач ты хороший? – я чего-то даже остановилась, вспоминая, как Лизавета мне про собак говорила. Они чувствуют запах страха, а значит, если ты боишься, они тебя сразу за слабого принимают.

— Хороший. До сих пор у меня это не искоренилось, как и зоркость. Ноги, вот, подвели, руки дрожат – не то что выстрелить, и лук то держать ровно не смогу.

— Вот это у тебя суперспособность!

— Чего? Ну, необыкновенная способность, значит.

— А как ты до этого сказала?

— Су-пер-спо-соб-ность, - повторила я, и он замолчал. Слышала, как про себя повторяет.

Мы шли больше часа с остановками, а если попадался пень, то сидели минут по десять. Мне снова было хорошо, как в комнате наедине с Карисой. Видимо, тянуло к моим ровесникам. Это ведь и не перестроишь. Самоощущение все не смирялось с обновкой в виде молодости и здоровья.

— Вот он, там, на дереве, где три ствола, как рогатина, выше всех, - он указывал куда-то в лес, но я не поняла. – Ты постой здесь, я разрешения спрошу. А там и подойдешь на голос, - он шагнул в чащу и растворился там среди деревьев. Стало немного не по себе. Лесные люди эти упоминались и Карисой, но, когда речь о них заходила среди братьев, они смеялись над стариками.

— Иди, госпожа, добро пожаловать в лес наш, - раздалось где-то совсем близко, и я шагнула к деревьям, туда, куда ушел дед. Через десяток шагов я увидела Рамина, машущего мне палкой. - Добро они дали, коли нам на пользу будет, и без расточительства. Велели ни одного зерна не обронить. Я как смог, разглядел – все три мешка целы. И запаха плесневелого нет.

— Это хорошо, Рамин. А как же мы проследим, чтобы ни одного зернышка не уронили?

— А ты сама за это отвечай, госпожа. Зерно не раздавай, потому что отданное люди не берегут. Хлебом отдавай, кашей, вот тогда если и крошку уронят, она уже и не зерно, - вполне логично ответил он.

— Понятно. Как же мы доставать его станем?

— А вон и подмога, - указал он в ту сторону, откуда мы с ним пришли, но я совершенно точно никого не слышала и не видела.

— Где? – мне стало не по себе. Как с Карисой, возникло ощущение, что человек немного «того».

— Четверо их. Знают, что здесь немало. Бирка сыновья и двое ребят – внуки бабки Мирфы.

Минут через пять я увидела троих. Дорога, по которой они шли из леса просматривалась просто идеально.

— Вот видишь, трое там, - решив подсмеяться над дедом, резюмировала я.

— Четвертый левее. «До ветру» отошел, - хмыкнул дед и указал куда смотреть. И правда, из кустов к тропке вышел четвертый парнишка.

По дороге домой мы шли молча. Старик чего-то напевал, но я все никак не улавливала мотива. Видимо, его не было. Я