…голову Черной Вдовы обрамлял венчик подвижных щупальцев. Щупальца колыхались, как водоросли в воде. Тварь приоткрыла узкую пасть, обнажив ряды острых зубов, и начала протискиваться в темницу. Гибкое тело искрилось крошечными блестками. Вот стала видна первая пара лап, шестипалых и когтистых, с неестественно цепкими и длинными, почти человеческими пальцами; влажный раздвоенный язык коснулся лица.

– Она приходит пить мою силу…

– Узнаешь меня, Шебуб?!

Маг захохотал. Было видно, что заклинание далось ему большой кровью: по лицу обильно стекал пот, руки дрожали. В ответ демон утробно зарокотал, подражая горному обвалу, и двинулся на мага.

Глаза чудовища горели провалами в ад.

Зазеркалье распахнулось цветком черной асфодели, впуская в спальню пряди гнилостного тумана. Дыша миазмами, помрачающими разум, туман взмыл к потолку. Обозначились контуры огромного безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков…

– Моррах н'агиб! Р'хошш!

Зеркало брызнуло тысячей осколков. Истошный визг едва не одарил Остихароса глухотой, и хватка щупальцев ослабла. Маг стал яростно отдирать их от себя, швыряя на пол извивающиеся обрывки…

…гигантская тень закрыла рисунок созвездий. Перепончатые крылья, пронизанные сеткой вздувшихся жил, с гулом загребали воздух, удерживая над землей гибкое тело двадцати локтей длиной. Тварь покрывали глянцевые, плотно прилегающие друг к другу перья, больше похожие на чешую. Мощную шею венчал треугольник головы. Она походила бы на змеиную, если бы не зубастый роговой клюв, из которого, пенясь, капала слюна…

…рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю:

– Симон, пощади!

Жаровня угасла, шипя как змея. Остихарос ухватил толстяка за горло и приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя: еще чуть-чуть, и его шея сломается…

– Скороходом!

Карши был близок к истерике.

– Я очень-очень хочу быть скороходом!

– Прости меня, малыш, – еле слышно пробормотал Симон. – Прости старого дурака.

* * *

– Мы рады видеть тебя, Симон.

– Я обещал вашему величеству нового скорохода. Вот он.

Махмуд Менгерид долго рассматривал будущую звезду «конюшни» – сухого, легкого, порывистого в движениях мальчишку. Тот ждал, без страха глядя на владыку. Казалось, в своей короткой жизни он уже отбоялся на долгие годы вперед, и сейчас даже палачу рассмеется в лицо.

– Как его зовут?

– Карши.

– Не тот ли это ребенок, из-за которого…

Махмуд замолчал. Долгое время владыка о чем-то размышлял. Наконец лицо его тронула хищная, довольная улыбка.

– Кому мы должны заплатить за скорохода, Симон?

– Это подарок, ваше величество.

Мальчишка не мог устоять на месте. Он все время пританцовывал, готовый сорваться с места – и бежать, бежать, нестись прочь, словно за ним гнались все демоны ада.

– Я принимаю твой дар, – кивнул Махмуд. – Прими же и ты мой. Кого ты хочешь в ученики? Ребенка? Юношу? Зрелого человека? Скажи мне, какими достоинствами он должен обладать, и, клянусь милостью небес, я найду тебе такого человека! Даже если волосы у него будут из золота, а дыхание – ладан и мирра, ты получишь его и возьмешь в науку. Люди, подобные тебе, должны продлиться – не в детях, так в последователях.

– Я больше не беру учеников, – ответил Симон. – Отныне и до конца моих дней.

– Опомнись, маг!

– Я сказал. И слово мое тверже подошвы мира.

– Когда ты дрался в последний раз? – спросил Вульм.

Симон нахмурился, вспоминая.

– Давно, – буркнул маг.

– Как давно?

– Задолго до рождения твоего отца.

В вышине, крышкой колодца, уходящего в небо, плескался знакомый перламутр. Его отсветы ложились на землю, шатры, людей и стены башни. Мир проявлялся рельефно и зримо, с четкими обводами теней, и вдруг сливался в студенистую муть. Тени исчезали, расстояния скрадывались, цвета плыли. Это раздражало, понуждая всматриваться до рези под веками. Впрочем, маги, судя по их поведению, не испытывали особых затруднений. Просоленный до печенки морской волк, и тот не рискнул бы определить время по звездам и луне, но Циклоп был уверен: конклав не пропустит назначенный час.

Любопытствующие слуги толклись рядом. Возвести барьер для ограждения места поединка никто не спешил. На пространстве, свободном от шатров, вычертили круг шагов двадцати в поперечнике; тем и ограничились. Участники конклава, собравшись вместе, перешептывались. Время от времени кто-нибудь бросал взгляд в сторону Симона, оседлавшего стул. Амброз отсутствовал – видно, решил сидеть в шатре до последнего.

Босой, обнажен по пояс, как кулачный боец, в одних холщовых штанах, Симон Пламенный являл собой жалкое зрелище. Морщины без снисхождения избороздили угрюмое лицо. Дряблая кожа, вся в старческих пятнах, походила на дешевое сукно, траченое молью. Висели складки на животе и боках; выше явственно проступали ребра. Редкие седые волоски на груди; узловатые вены густо оплели предплечья. В жестоком сиянии перламутра Остихарос походил на мертвеца, поднятого из могилы.

– Как твоя рука? – Вульм начал разминать Симону плечи.

– Лучшая в мире. Эй, полегче!

– Терпи, боец, – хмыкнул Вульм, ослабив нажим. – Я тут пораскинул умом… Помнишь, ты рассказывал, как кулаком вынес дверь в башню Талела? Если бы ты собрал чуточку камня в правой руке…

– Магия во время поединка запретна, – отрезал Симон. – Забудь.

– А это разве магия? Это, как я понял, остатки Шебуба.

– Не говори ерунды.

– Твое дело, – упорствовал сегентаррец. – Но ты хотя бы попытайся!

– Отстань от него, – вмешался Циклоп.

Он видел, что все попытки Вульма помочь только раздражают мага. Хорошо, хоть Натан помалкивает. Сунется, придурок, с советами: «Пальцами не брать, руками не поднимать…»

– Хочешь его угробить?! Если Симон тебя послушает, окаменение ускорится…

– Я же хочу, как лучше!

– Все мы хотим, как лучше. А в итоге…

– Заткнитесь, – велел маг. – Оба. Я сам решу, что мне делать.

Он стряхнул с плеч руки Вульма и встал.

– Время! – возгласил Максимилиан Древний.

Маги засуетились. Едва ли не бегом они спешили занять места на границе круга, тщательно следя, чтобы не переступить ее хоть на пядь. Все, кто явился сюда ради наследства Инес, напомнили сейчас Циклопу ватагу сопляков, собравшихся посмотреть на драку заводил. Правда, цена победы в этот раз была много выше, чем в мальчишеской потасовке – его собственная свобода.