Конечно, подходящих бойцов оказывалось немного, но взвод мой, значительно поредевший после тяжелых боев под Жлобином и после освобождения отличившихся в тех боях от пребывания в штрафбате, пополнялся медленно, но подходящим составом. Уже нужно было начинать с ними практические занятия, которые на первых порах заключались в проверке тех умений, что могут понадобиться разведчику.

Некоторых бойцов-переменников, предварительно зачисленных во взвод, если кто-то из них боялся гранаты, оказавшейся в руках, недостаточно метко стрелял, не умел обезвредить противопехотную немецкую мину и т. д., пришлось вернуть, их с удовольствием забирали в другие подразделения. Это было похоже на порядок, памятный еще по 1941 году, когда нашу роту запасного полка 2-й Дальневосточной армии разбирали по полкам дивизии полковника Чанчибадзе. Но только здесь все это делалось уже для реальных боевых действий в соприкосновении с противником. Оставшиеся до получения боевой задачи дни и ночи были заполнены тем, что называлось в армии боевой и политической подготовкой.

И вот это время реальной боевой задачи наступило.

Тогда, в феврале 1944 года, к участию в захвате Рогачевского плацдарма, взятию Рогачева и был привлечен наш батальон. Пополнение батальона, пока мы находились на формировании в Майском и окрестных деревнях, шло довольно интенсивно. Некоторые наши историки упорно заявляли, что бывших военнопленных и «окруженцев» всех якобы «загоняли» уже в советские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа в соответствии с приказом Ставки № 270-1941 года, инициатором и автором которого, как многие историки полагают, был не сам Сталин.

В те годы и среди штрафников, особенно бывших политработников старших возрастов, ходили слухи, что истинным автором того приказа был начальник Политуправления Красной Армии Лев Мехлис, с чьим именем связывались необоснованные аресты таких проявивших полководческий талант генералов, как Рокоссовский, Горбатов, и многих других.

Объявление попавших в плен воинов «врагами народа» прямо связывал с именем Мехлиса маршал Г.К. Жуков, который говорил: «Позорность мехлисовской формулы состояла в том недоверии к солдатам и офицерам, которая лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости». (Симонов К.М. «Глазами человека моего поколения». М., 1989.)

О том, что такие утверждения не соответствуют истине, говорит тот факт, что переменный состав нашего штрафбата в период от Курской битвы до конца «Багратиона» пополнялся именно штрафниками из бывших военнопленных, «окруженцев» и оставшихся на оккупированной территории. А «врагов народа», то есть осужденных или арестованных по политическим статьям, в штрафбате за все время войны вообще не было. В который раз утверждаю: их к фронту и близко не подпускали вопреки домыслам Володарского, Михалкова и им подобных.

Примером тому может служить и судьба «политического зэка» Александра Солженицына, бывшего командира артиллерийской батареи звуковой разведки на нашем 1-м Белорусском фронте, а затем 2-м Белорусском в Восточной Пруссии. О его аресте нам рассказывал особист нашего батальона уже незадолго до Победы, в марте 1945 года. Осужденный за антисоветскую пропаганду и попытку создания преступной группы, Солженицын был препровожден именно в тюрьму (где-то под Москвой, а не в ГУЛАГ на Колыме), но никак не в штрафбат.

Какая-то часть офицеров, бежавших из немецкого плена, или вышедших из окружения, или просто долгое время находившихся на оккупированной территории, подвергалась проверке «на благонадежность» в спецлагерях. Сама система этой проверки на благонадежность не могла быть в то время совершенной и не всегда давала окончательный ответ на то, не завербован и не заслан ли противником с определенными целями проверяемый. Не запросит же наш энкавэдэшник немецких Мюллера или Кальтенбруннера, имеет ли шпионское задание такой-то бывший пленный.

Бывшие военнопленные офицеры, чье несотрудничество с врагом у проверяющих органов не было доказанным, действительно направлялись в штрафбаты. Правда, как правило, не по приговорам военных трибуналов, а по решениям армейских или фронтовых комиссий, которые руководствовались приказом Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 1 августа 1941 года, квалифицировавшим сдачу в плен как измену Родине. Беда, однако, была в том, что эти комиссии редко различали, кто сдался в плен, то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критической обстановке, а кто попал в плен, будучи раненным, контуженным или по трагическому стечению не зависящих от него обстоятельств.

И если к тем, кто по своей вине попал в плен или окружение, правомерно было применить наказание за их вину перед Родиной, за нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своим народом никакой вины. Узнать, остался ли он верен Присяге, можно только поставив его в условия исключительной опасности на переднем крае, в боевом соприкосновении с противником, в котором и приходилось воевать штрафным подразделениям.

Мне вначале тоже казались несправедливыми факты приравнивания одних к другим. Хотя после долгих размышлений на эту тему, и особенно после того, как мне стали известны случаи вербовки военнопленных, засылки их за линию фронта под видом бежавших из плена со шпионскими заданиями, этот вопрос перестал вызывать недоумения. Тогда «презумпция невиновности» не могла быть основополагающей. Что было, то было. И в наш батальон в тот период все пополнение из бывших пленных и «окруженцев» было «делегировано» либо из фильтрационных лагерей, либо фронтовыми, а иногда и армейскими специальными комиссиями. Наверное, некогда было этим комиссиям докапываться до истины.

Часто к числу штрафбатов многие причисляют и так называемые штурмовые стрелковые батальоны, хотя это совсем другие воинские формирования. Более чем через год после приказа «Ни шагу назад!» был издан приказ об отдельных штурмовых стрелковых батальонах ОШСБ. Они (не путать со штрафными) создавались по другому, специальному приказу № Орг/2/1348 от 1.08.1943 г. наркома обороны «О формировании отдельных штурмовых стрелковых батальонов» (см. приложение 5), в котором предписывалось: «В целях предоставления возможности командно-начальствующему составу, находившемуся длительное время на территории, оккупированной противником, и не принимавшему участия в партизанских отрядах, с оружием в руках доказать свою преданность Родине». Обратите внимание, не «искупить кровью свои преступления против Родины», как в приказе о создании штрафбатов, а только «доказать свою преданность Родине».

Эти штурмовые стрелковые подразделения формировались только из командно-начальствующего состава, содержащегося на проверке в специальных фильтрационных лагерях НКВД. Вначале было сформировано 4 таких штурмовых батальона, численность которых по штату № 04/331 устанавливалась в 927 человек каждый. Впоследствии формирование штурмовых батальонов было продолжено. Всего за время войны было создано 29 штурмбатов, через них прошла примерно одна треть офицеров, побывавших на оккупированной территории. Определенная их часть прошла через штрафбаты, а тех, кто на оккупированной территории сотрудничал с оккупантами, постигла, естественно, другая участь.