Славу Авиценне-врачу сделал «Канон врачебной науки», который многократно переводился на латынь и стал самым известным арабским медицинским трудом в Европе. Самым известным и самым востребованным. В Средние века, за неимением своих учебников, европейцы изучали медицину в первую очередь по Авиценне. Его «Канон» был самым передовым и наиболее полным из всех существовавших в то время медицинских руководств. «Наиболее полным» не означает «наиболее объемным». Ценность научного труда зависит от его содержания, а не от количества слов в нем. Авиценна подробно рассматривает общие и частные вопросы медицины и столь же подробно пишет о лекарствах, простых и сложных.

Авиценна был сторонником учения о «четырех жизненных соках», последователем Гиппократа и Аристотеля. В «Поэме о медицине» (есть среди его трудов и такой) он писал:

«Все, что содержится в природе,

В природу тела тоже входит.

Прав был Гиппократ,

Когда учил, что тело состоит

Из воздуха с землей,

И из воды с огнем.

Здоровье — в равновесии стихий,

Избыток иль нехватка — путь к болезни».

Однако в том, как Авиценна развивал это учение, явственно ощущается влияние «Чарака-самхиты» и всей аюрведической медицины в целом. А то, что Авиценна писал о хирургии, во многом перекликается с «Сушрута-самхитой».

Следуя учению о четырех стихиях, или соках, в основополагающих вопросах, Авиценна свободно смотрел на все остальное и выдвигал весьма смелые для своего времени предположения. Например — предположение о том, что многие заболевания вызываются какими-то очень мелкими и потому невидимыми глазу существами. Значение такого предположения, пускай и не доказанного по причине отсутствия микроскопов, трудно переоценить, потому что оно побуждало усилить меры по изоляции больных инфекционными заболеваниями. Логично же — раз уж болезнь вызвали какие-то мельчайшие существа, то нужно сделать так, чтобы они не переходили на здоровых людей. Маска чумного доктора, о которой пойдет речь впереди, порождена гипотезой Авиценны.

В трактате, посвященном пульсу, Авиценна описывает девять разновидностей ритмичного пульса, среди которых есть и такие сугубо китайские, как «горячий», «холодный» и «уравновешенный по ощущению». Среди названий пульсов с нарушенным ритмом встречаются «пульс газели», «волнистый пульс», «муравьиный пульс», «червеобразный пульс», «пульс, похожий на мышиный хвост». В разнообразии названий и их образности также проявляется китайский след.

Не так давно врачи из Бромптона[48] попробовали оценить «Трактат о пульсе» с точки зрения современных медицинских представлений. Вердикт был таким: «Труд Авиценны не утратил своего клинического значения». Вы только представьте — не утратил! Несмотря на расстояние в тысячу лет!

Труды Авиценны — квинтэссенция арабской медицины времен халифата. Они отражают то самое лучшее, что было в этой системе знаний, причем отражают в связи с другими традиционными системами — аюрведической, китайской, греко-римской, персидской… Кстати говоря, Авиценна по национальности был не арабом, а таджиком или персом. Таджики и персы — это очень близкие народы, которые говорят на разных диалектах одного и того же персидского языка, что дает право считать их и единым народом. Ряд своих трудов Авиценна написал не на арабском, а на персидском языке. Но узбеки тоже считают его своим, потому что Бухара, близ которой родился великий ученый, находится на территории современного Узбекистана… Чтобы не запутаться, нужно последовать совету Джона Милля[49], который сказал, что выдающиеся люди принадлежат не своим нациям, а всему человечеству в целом.

В отличие от монголов, некогда завоевавших добрую половину мира, арабы бережно относились к любому знанию, как к своему, так и к чужому. Арабские ученые сохранили греко-римское наследие, развили его и дополнили знаниями, полученными от разных народов.

У покоренных римлянами бриттов[51] был шанс обрести передовую римскую медицину, но упрямые бритты этим шансом не воспользовались. Испытывая к захватчикам ненависть, чистую ненависть и более никаких чувств, они продолжали жить своим исконным первобытным укладом.

Кельт мог позаимствовать у римлянина только его оружие и ничего больше. Стойкость похвальна, стремление к свободе еще похвальнее, но кельтам можно было провести три с половиной века с большей пользой для себя и научиться у римлян чему-то полезному, благо что было чему учиться. Но чего не произошло, того не произошло. Приобщение Британии к европейской культуре началось уже в позднем Средневековье, после того как она была завоевана норманнами[52].

До прихода римлян и при римлянах лечением у кельтов занимались жрецы, которые назывались «друидами». О друидах нам известно очень многое, в книгах и фильмах их жизнь показана в мелочах, но на самом деле девяносто девять с половиной процентов нашего знания о друидах взято из того места, о котором упоминать неприлично[53]. Реальных сведений о кельтских жрецах ничтожно мало, и все они взяты из римских источников. Вот что пишет о друидах Цезарь в своих «Записках о Галльской войне»[54]: «Друиды принимают деятельное участие в делах богопочитания, наблюдают за правильностью общественных жертвоприношений, истолковывают все вопросы, относящиеся к религии; к ним же поступает много молодежи для обучения наукам, и вообще они пользуются у галлов большим почетом. А именно — они ставят приговоры почти по всем спорным делам, общественным и частным; совершено ли преступление или убийство, идет ли тяжба о наследстве или о границах — решают те же друиды; они же назначают награды и наказания… Их наука, как думают, возникла в Британии и оттуда перенесена в Галлию; и до сих пор, чтобы основательнее с нею познакомиться, отправляются туда для ее изучения»[55].