– Эй, есть тут кто? – Квартира ответила тишиной. В воздухе пахло пылью, надо будет уборщицу нанять или эту, как там их называют, домохозяйку. И собаку завести, чтобы не возвращаться в пустоту. Но собака помрет от тоски, его же никогда дома не бывает, работа, работа и еще раз работа…

Когда же она наконец закончится, эта работа.

На плите засвистел чайник, микроволновка сдавленно пискнула, возвещая о том, что пицца разогрета.

– Ну и что теперь? – Разговаривать с самим собой глупо, но больше-то разговаривать не с кем, собаки и той нету.

– Докатился ты, Альдов.

Ненавистная пицца застряла в горле куском горячего твердого теста, а в отчетах по-прежнему пусто, зачем он вообще деньги тратит на этих детективов, ведь давно уже понятно – Юльку не найдешь. С другой стороны, он не может просто взять и бросить, это будет сродни предательству, а Егор в жизни никого не предавал.

Я дома! Боже мой, неужели я наконец-то дома! В это почти невозможно поверить, но я дома. Вот мой двор, синие лавочки у подъезда, горка, скрипучие качели, песочница. И старый тополь на месте, каждый год, весной, когда двор засыпало теплым и вонючим тополиным пухом, дерево порывались спилить, но так и не спилили. Это хорошо, что не спилили. Это замечательно, я поздоровалась с тополем, как со старинным другом, и он ответил, уронив в протянутую руку желтый лист.

Васька не только подвез, но и денег дал. Пусть ему повезет, и его сестре, которая вышла замуж за алкоголика, я ведь дома, доехала, добралась, несмотря ни на что. Пускай немного замерзла в электричке, пускай меня долго не хотели пускать в метро, пускай люди морщились и отворачивались, а стеклянные витрины отражали убогое существо, обряженное в лохмотья, пускай. Я дома – это самое главное.

На третий этаж я не поднялась – взлетела, но лишь для того, чтобы уткнуться носом в запертую дверь. Смешно и глупо, но я как-то совершенно не думала о том, как попаду в квартиру, мне казалось, стоит добраться до дома, и все решится само собой. Не решилось. И дверь была чужая. Я даже потрогала ее, чтобы убедиться – это не моя дверь, под рукой металл, холодный и надежный, а мы с Толиком ставили деревянную. И коврик не мой, у меня был резиновый и темно-красный, а тут тряпичный, густо-синий.

Это не моя дверь и не моя квартира. Больше не моя квартира, я вспомнила, как, собираясь в обитель, подписала какие-то бумаги. Кажется, теперь я понимаю, что это были за бумаги. Я подарила подонкам не только год своей жизни, но и свою квартиру.

Сев на чужой коврик перед чужой дверью, я заплакала.

Егор нашел ее на коврике у двери. Черт, только сумасшедшей бабы ему не хватало, ладно, когда котят или там щенков подкидывают, это еще понять можно, но человек… Нельзя же так опускаться, в самом-то деле!

– Подъем! – рявкнул Альдов. Бомжиха вздрогнула и уставилась на него блестящими темными глазами.

– Вставай, давай! – Вышвырнуть бы ее, но прикасаться противно, грязная, вонючая и вшивая небось.

– Я… Это моя квартира… – заявила она и прижалась к двери, словно опасаясь, что та исчезнет или, паче того, Егор попытается разлучить ее с надежной сталью за спиной.

– Твоя, говоришь?

Она мелко закивала.

– Моя. Я здесь жила когда-то. Я… Она моя… Я живу… – У нее было такое лицо, что Егор сразу поверил. Впрочем, какая ему разница, кто и когда здесь жил, в данный момент квартира принадлежит ему, он купил ее…

– А теперь здесь живу я.

– И… давно?

– Давно.

– Андрей… Это он продал вам мою квартиру? Он говорил, что я не сбегу, он говорил, что мне некуда, а я…

– Не послушала, – закончил фразу Егор. Интересное знакомство, интересный персонаж, пожалуй, она может оказаться полезной. Только полезной – на большее Альдов не надеялся, его давным-давно отучили надеяться. – Ну и как тебя зовут, беглянка?

– Ста… Стася, Анастасия.

– Анастасия, значит. Ну, вставай, Настасья, знакомиться будем.

Когда он сказал, что «будем знакомиться», я сразу подумала, что… Андрей давно приучил меня думать в одном направлении, но потом вспомнила, как выгляжу.

– Сейчас ты идешь в ванную и сидишь там до тех пор, пока я не разрешу вылезти, понятно? – Этот мужик, похожий на вставшего на задние лапы медведя, любил командовать, впрочем, ничего против ванны я не имела.

Я бесконечно долго лежала в воде, наслаждаясь покоем. Кожа жадно впитывала влагу, и мне казалось, что стоит пошевелиться, и старая грязная шкура сползет под собственной тяжестью, а я снова стану такой, как была. Он вошел без стука. Невежливо, но не указывать же ему на это, не то положение. Егор рассматривал меня с… пожалуй, это можно было назвать брезгливой жалостью или жалостливой брезгливостью? Впрочем, какая разница, вместе с чистотой на меня снизошло успокоение.

– Вот. – Егор положил на пол сверток. – Здесь одежда и шампунь.

Наверное, следовало бы поблагодарить, но все силы уходили на то, чтобы не расплакаться. Я больше не буду плакать, никогда не буду, пускай другие рыдают, а я… Я – ведьма, а ведьмы не плачут.

И не благодарят.

Кстати, шампунь оказался звериный, противоблошиный, а одежда мужская, зато чистая. Интересный товарищ этот Егор, пустил меня в квартиру, хотя имел полное право спустить с лестницы, позволил воспользоваться ванной и даже одеждой своей поделился. Может, еще и накормит?

– Ну, ты долго возиться собираешься?

А стучаться его так и не научили.

В его рубашке она смотрелась смешно и нелепо. Она вообще была нелепым существом – черные волосы, черные глаза, и больше ничего. Точнее, из-за этих бешеных глазищ перестаешь замечать все остальное: и болезненную худобу, и нездоровый желтый цвет кожи, и синяки на руках, и… Егор старался думать о ней как о временном неудобстве, как только она расскажет все, что знает – а знает она, похоже, немало, – он ее выставит. Пусть идет куда хочет, раз такая дура.

Сейчас дура смирно сидела на кухне и не спускала с Егора глаз. Черт, неуютно, ни дать ни взять – натуральная ведьма, того и гляди порчу наведет.

– Что тебе от меня надо? – спросила ведьма.

– Мне?

– Тебе. В противном случае ты бы ни за что не пустил меня в квартиру. Никто не пустил бы.

А она здраво рассуждает, но пока не время для вопросов. Позже, потом, пусть убедится, что здесь безопасно, что ему можно доверять. Всегда проще иметь дело с человеком, который тебе доверяет.

– Может, ты мне понравилась.

Она фыркнула, точь-в-точь как старая кошка, что жила в подвале и лишь изредка выбиралась, чтобы погреться на солнце. Егор носил кошке колбасу, а та всякий раз встречала подношение таким вот презрительным фырканьем, точно сомневалась, что ей, бездомной и никому не нужной, могут просто так давать колбасу.