– Папочка часто спит днем, – прошептала Лика у него над головой, и Монах вздрогнул – он не слышал, как она вошла. – Он совсем слабый. Это из-за Норы. Он ее очень любил. Может, еще кофе? Идемте на кухню. У нас есть жаркое, хотите?

– Только кофе, – сказал Монах.

– Что за человек твой брат? – спросил Монах уже на кухне, когда они сидели за некрашеным деревянным столом. За окном уже сгущались ранние зимние сумерки, снег на траве казался голубым – от него шло слабое туманное свечение.

– Ленька? – Она ухмыльнулась. – Что за человек? Ленивый, слабовольный, высокомерный, всю жизнь ехал на папочкином горбу. Ах, сын самого Левицкого! Ничтожество. Вы же его видели – закатил форменную истерику из-за «жопы». Истеричка! Папочка открыто издевается над ним. Над ним все издеваются. Как Ирка его терпит – ума не приложу.

– А Ирина?

– Ирина… красивая, из тех, кто думает, что красота – это все. Вздорная, льстивая и злая. Как актриса – полная бездарь. Папочку охмуряет.

– Откуда тебе это известно?

Она пожала плечами и многозначительно вздернула тонкие бровки.

– Известно. Папочка их кормит. Если бы она могла, она бы вышла за папочку замуж. Но Ленька мешает. Я бы не удивилась…

– Крысиным ядом?

– Во сне, подушкой.

– Что за человек была Алиса?

Лика передернула плечами.

– Разве ты не знаешь? Ты же сам сказал, что ее затея провалится, пусть и не пробует.

– С твоей подачи – ты сказала, что она охмуряет Романа Владимировича.

– Ага, значит, никакой ты не ясновидящий! – Она радостно захихикала.

– Кому мешала Алиса? – спросил Монах.

Она кольнула его взглядом.

– Не знаю. Может, случайно? Перепутали в темноте? – Она смотрела на него наивным взглядом маленькой девочки.

Монах допил кофе и поднялся.

– Мне пора.

Она надоела ему своим ерничеством, игрой, дурацкой болтовней. Наигранной наивностью. И о фотографии она ему ничего не скажет. Фотография – это серьезно, это не треп. Откуда она взялась – вопрос. Выскользнула из книги, которую Лика читала отцу? Или из кармана старого Левицкого? А если нет, то как долго она там лежала? И кто автор?

Он заглянул в гостиную. Старик спал.

– Не забывайте нас! – Лика привстала на цыпочки, клюнула Монаха в щеку. – Папочка очень вас любит. Мы будем ждать.

Она стояла на крыльце и смотрела, как он усаживался в машину. Черная тонкая фигурка, сливающаяся с сумерками, как стебель ядовитого цветка…

«Мы будем ждать».

«Ждать? Чего?» – запоздало подумал Монах, взяв вправо, пропуская белую «Тойоту», въезжавшую в ворота, – вернулась Юлия. Монах в знак приветствия помигал – Юлия ответила. Он вывалился на раскисшую слякотную дорогу, всматриваясь в темноту сквозь мельтешащую снежную завесу, стараясь не пропустить съезд на шоссе. По обеим сторонам проселка тянулись бесконечные заборы, распластавшиеся под сугробами кусты малины, все еще зеленые, темные улочки и тупики, которыми изобиловала старая Посадовка.

Мы будем ждать, сказала она. Беспомощный одинокий старик, страх и растерянность через клубы ядовитых слов, эксцентрики, трепа. Странный одинокий ребенок, затеявший непонятные опасные игры…

– Здесь! – Добродеев резко затормозил. – Приехали.

Монах выбрался из машины и осмотрелся. До поворота на Посадовку оставалось около пятисот метров. Парковка и пара киосков с нехитрой едой и кофе – зона отдыха для дальнобойщиков. Примерно здесь машина Норы вылетела на встречную и столкнулась с рефрижератором. Если был снайпер, то он ожидал жертву метров за сто до зоны отдыха, возможно, у остатков деревянного строения, похожего на афишную тумбу.

– Думаешь, там? – спросил Добродеев, махнув рукой в сторону тумбы.

– Пошли, посмотрим, Леша. Я бы на его месте укрылся именно там. Он не мог торчать на голом месте, слишком заметно, даже ночью. Его заметили бы. На площадке всегда кто-то есть, если не клиенты, то служащие. Эта развалюха хорошее место.

Они не торопясь отправились к останкам тумбы. День был теплый, дул мягкий западный ветер. Сколько глаз хватало, тянулись побуревшие луга, слабо занесенные снегом. Около дороги зеленела трава, влажная от растаявшего снега. По шоссе с шумом проносились автомобили.

Монах остановился.

– Я бы ждал здесь.

Они стояли у останков неизвестного строения.

– Все как на ладони. Двустороннее движение, по две полосы. Граница – неширокая лента газона. Машина Норы перелетела через газон, скорее всего здесь, вылетела на встречку и… все.

– Там заметен след, – Добродеев показал рукой.

– Необязательно Нора, там могли просто разворачиваться. Особенно когда пусто, сам знаешь, как мы соблюдаем правила.

Монах нагнулся, поднял палку. Принялся шарить в траве.

– Христофорыч, напрасный труд. Он подобрал гильзу. Если он профи… ты же знаешь.

– Нам важно ничего не пропустить, Леша. А вдруг. Я почти уверен, что он стрелял отсюда. И ему крупно повезло, что «отстрелянная» машина влетела в рефрижератор. Это сняло вопросы. А если бы не влетела, то до стрельбы докопались бы – нашли пулю, застрявшую в машине. Заметили бы. А так все шито-крыто, возможный свидетель, – он ткнул палкой, – лежит себе под дождем и снегом, и будет лежать, пока не занесет песком. Это был уникальный случай, Леша, и если нам это пришло в голову, то это…

– …неспроста! – закончил Добродеев. – Кстати, я узнал, куда отправили на утилизацию машину Норы. Предприятие «Арес», в Еловице. Можно съездить. Но если фара разлетелась вдребезги, то вряд ли.

– Пуля могла застрять где угодно. В радиаторе, в двигателе.

– Нашли бы, – с сомнением сказал Добродеев.

– Не искали, значит. Превысила скорость, выпила, темень… кому пришла бы в голову мысль о снайпере?

– Нам же пришла.

– По одной простой причине – нас насторожило убийство другого члена семьи, судьи Сидаковой. А затем произошло убийство Алисы. Все вместе выглядит достаточно плохо, Леша.

– И что мы делаем на данном этапе? Едем искать машину?

Монах задумался, на лице отразилось сомнение.

– Знаешь, Леша, я не уверен, что нам следует туда соваться. Я бы подкинул идею со снайпером майору Мельнику и дело с концом. Пусть он сам покопается в «Аресе». А мы с тобой скромные обыватели, Леша, аматоры, так сказать. Мы работаем головой. – Он постучал себя пальцем по лбу. – У нас другие задачи.

– Какие?

– Мы будем разговаривать с подозреваемыми, Леша. Знаешь, старый Левицкий сказал интересную вещь, как-то она меня царапнула… Он сказал, что мучительно вспоминает, кто как себя вел в тот вечер, когда убили Алису, кто что говорил, мимику, жесты, все, что могло хоть что-то приоткрыть, понимаешь? И ничего! Он ничего не заметил, а ведь он спец, профессионал в этих делах. Глаз-алмаз.