— Да поймите же вы, Михаил Антонович весьма занят, и не может принимать всех подряд, — Лизавета уже начала раздражаться от безосновательной настырности посетительницы.

И тут женщина перестала сдерживаться и разрыдалась.

— Я не всякая, — сквозь рыдания произнесла она, доставая из-под рукава вышитый носовой платок. — Не каждую барыню изгоняет из своего поместья мужичье, да ещё без средств к существованию.

Наконец Лизавета поняла, в чём дело. Она глядела некоторое время на плакавшую и периодически сморкавшуюся в платок даму, затем вздохнула, встала и вошла в кабинет к Баженову. Через минуту вновь вернулась в приёмную и, открыв настежь дверь кабинета, как можно вежливее произнесла:

— Пройдите дама. Михаил Антонович вас примет.

Услышав эти слова, посетительница мгновенно преобразилась. Она перестала плакать, успокоилась, и только красные пятна на лице да покрасневшие от слёз глаза выдавали её состояние.

Невысокий, круглолицый и наполовину лысый Баженов поднялся, пойдя ей навстречу, по-дворянски поцеловал протянутую ею для приветствия руку и, плотно прикрыв дверь, подвёл к стулу, приставленному к его столу, посадил её, а сам сел на своё место.

— Я вас слушаю, мадам.

— Вы — моя последняя надежда, как представитель законной ныне власти.

Баженов промолчал, не сводя глаз с посетительницы.

— Я — Мария Ивановна Олив, помещица села Нижние Пески Васильевской волости.

— Вот как? — искренне удивился Баженов. — И что же вас привело ко мне?

— Дело в том, что меня из моего поместья выгнали мои же крестьяне, — женщина снова готова была расплакаться. — Сказали — убирайся, покуда жива. Хватит, попила нашей кровушки. Более того, не дали мне забрать ничего для проживания в Кирсанове в моём доме, даже из движимого домашнего обихода.

— Интересное дело, — забарабанил пальцами по столу Баженов. — Это, естественно, никуда не годится. Не для того мы свергали дворянского царя, чтобы в России начал править царь мужичий. Конечно же, мы одёрнем ваших мужиков. Властью, данной мне в Кирсановском уезде, я вам это обещаю.

— Правда? — грустно улыбнулась Олив.

— Не далее, как завтра, я направлю в деревню отряд милиции.

Баженов поднялся, давая понять посетительнице, что разговор окончен. Дама также встала. Баженов кивком головы попрощался с ней. Олив вышла из кабинета. Баженов тут же снял трубку с телефонного аппарата и несколько раз покрутил ручку.

— Барышня, соедините меня с начальником уездной милиции.

Через короткое время на другом конце провода Баженов услышал знакомый голос:

— Антонов у аппарата!

— Александр Степаныч, дорогой. Это Баженов. У меня к вам очень срочное дело.

— Уже бегу.

Через двадцать минут Антонов вошёл в приёмную Баженова. Увидев его, Лизавета даже несколько растерялась и слегка покраснела. Одной из причин, по которой она согласилась уехать из Тамбова в Кирсанов, была та, что (она это знала) Баженов обещал перетащить сюда и Антонова. Ей нравился его взрывной, сумасшедший характер. И ей казалось, что и он в последнее время стал обращать на неё внимание.

— Александр Степанович? Вы так неожиданно.

— Здравствуйте, Лиза, — улыбнулся Антонов. — Увы, для меня тоже звонок товарища Баженова был неожиданным. Он у себя?

— У себя, — кивнула Лизавета.

Антонов приоткрыл дверь и заглянул в кабинет.

— Можно, Михаил Антонович?

— Да, да, товарищ Антонов! Заходите, я вас жду.

— Что случилось? — присаживаясь у стола Баженова, спросил Антонов.

— Случилось много чего, дорогой мой товарищ Антонов, — тяжело вздохнул Баженов, протягивая Антонову телеграфную ленту. — Вот, смотрите, гуком Шатов из Тамбова прислал телеграмму.

Антонов пробежал глазами по строчкам: "В имении Каржаевой с. Беляевке Трескинской волости разграблены дом, кладовые, прошу принять меры охраны содействия вывозу уцелевших вещей из имения".

Поняв, что Антонов закончил читать, Баженов устало произнёс:

— И вот таких сообщений по нескольку штук в день. Мне некогда другими вопросами заниматься.

— Я свяжусь с Токмаковым, начальником Трескинской милиции, пусть разберётся.

— Свяжитесь, батенька, Александр Степанович. И затем о результатах доложите лично мне.

— И тем не менее, я так предполагаю, что не поэтому вопросу вы пригласили меня так срочно.

— Не по этому конкретно, вы правы. Но, собственно, по такому же. Видите ли, товарищ Антонов. Тут вот, недавно меня посетила одна дама. Помещица из Нижних Песков Васильевской волости. Жаловалась на то, что её из её же поместья выгнали её же мужики...

— Видимо, надоела она им до смерти, — заулыбался Антонов. — Да и то сказать, не убили же они её и не ограбили, а просто выгнали.

— В том-то и дело, что ограбили, Александр Степанович, — осадил его Баженов. — И я обещал даме одёрнуть мужиков. В конце концов, не за свободу ли личности мы с вами революцию делали, а, товарищ Антонов?

Антонов только молча развёл руками.

— Короче говоря, товарищ Антонов. Бери своих милиционеров, езжай в Нижние Пески и пусть мужики сами отвезут своей бывшей барыне предметы движимого домашнего обихода, на какие она укажет.

— Понял!

Антонов встал и вышел из кабинета.

Когда в Нижние Пески прибыл отряд милиции во главе с самим Антоновым, местные мужики поначалу заупрямились:

— Мы тут всю жизнь свою трудились, мы и будем всем пользоваться.

— У меня не забалуешь, мужики, — расстегнул Антонов кобуру с наганом.

Однако и песковские были не лыком шиты. Тем паче, что заправляли здесь большевики, а уж они-то знали, что в Кирсанове верховодят эсеры. Они заранее приготовили винтовки и попытались оказать вооружённое сопротивление милиционерам, желая заставить тех отступить. Но Антонов предусмотрел и такой поворот событий, потому и разделил свой отряд на две части: когда одну окружили вооружённые песковцы, из укрытия возникла вторая часть отряда. Мужики поняли, что сопротивляться бесполезно.

— Чёрт с ней, с этой барыней! — чертыхнулся видимо старший. — Отвезём мы ей на своих лошадях в Кирсанов нужную ей обстановку.

— Так-то лучше, мужики! — усмехнулся Антонов. — И помните, Антонова сложно обмануть. Я лично всё проверю.

Он лихо вскочил в седло своего гнедого коня и, бормоча себе под нос свою любимую песенку: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя, Ты вся горишь в огне... ", — ударил каблуками по конскому крупу.

В самом начале 1918 года Россия жила ожиданием созыва Учредительного собрания. Это, пожалуй, был один из последних шансов для российских политиков привить стране демократические устои. Стране самодержавной, артельной, привыкшей все дела решать таким образом, когда все за всех в ответе, но при этом страной правит один "небожитель" до самой смерти. Пора было положить этой многовековой традиции конец. Многие передовые мыслители именно на Учредительное собрание и возлагали особые надежды. Так, писатель Максим Горький в январе 1918 года писал: "Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови".