— Никто не может с ним справиться. Наш самый опытный пилот поднялся, сразу сел и сказал, что им управлять невозможно. Истребитель есть, а посадить в него некого. Даже соседи от него отказываются.

— Ну это понятно, мне он тоже не сразу дался, — кивнул я, недоумевая, зачем все же истребитель в бомбардировочном полку.

— Но дался?

— Да!

— Хорошо, я понимаю, что надолго ты у меня не задержишься, но хотя бы неделю с прикрытием — все легче. Так, слушай меня. Ты сержант Суворов, пилот связного самолета семнадцатого бомбардировочного полка. Утром двадцать второго вылетел на поиски севшей на вынужденную машины капитана Ильина, но был подбит истребителями и сел на вынужденную, дальше сам сообразишь.

— А сколько я в полку?

— Пусть будет две недели. С одиннадцатого.

— А документы?

— В штабе, сдал на замену, — успел сказать майор до того, как к нам подошли комендачи.

— Товарищ майор, капитан Воронов, дежурный наряд комендатуры. Разрешите обратиться к летчику?

— Обращайтесь, — кивнул майор.

— Ваши документы! — это уже мне.

— У меня их нет… — начал я говорить. Майор и политрук, который действительно оказался особистом данного полка, подтвердили, что по счастливой случайности они оказались моими командирами и что я сдал по приказу начштаба полка документы на замену. Капитан записал мои данные и, пожав руку, поблагодарил за сбитые. А когда мы подходили к машине, к нам подбежал конопатый боец с моим сапогом в руке. Спросив разрешения у майора обратиться к летчику, то есть ко мне, отдал сапог и с чувством сказал:

— Большое вам человеческое спасибо, товарищ летчик!

— Да ладно, еще собью, — засмущался я и по команде майора сел на заднее сиденье.

Положив портфель между собой и политруком, я вытащил из кармана скомканную портянку и, намотав ее на ногу, надел сапог.

— Теперь давай послушаем, кто ты и откуда, — как я и опасался, начал задавать вопросы особист.

— Всеволод Суворов. Семнадцать лет. Сирота. Ум-м, сын полка. Генерал Рычагов, друг моего отца, помог с учебой, дал приказ командиру полка, вот я и научился немного летать…

— Ха, немного! Это единственный случай, чтобы один летчик за ОДИН бой сбил ПЯТЬ самолетов противника! Да еще и на И-16! Да еще и мальчишка, который не состоит на службе! — покачал головой сидящий впереди Никитин.

— Ну ладно, как научился летать, немного понятно, но вот о генерале лучше молчи. Его сняли с постов как недисциплинированного и не справившегося с обязанностью руководителя, — спокойно сказал особист, дождавшись, когда майор замолчит.

— Ясно.

— Теперь давай рассказывай, откуда у тебя этот портфель.

Майор Никитин и старший лейтенант госбезопасности Никифоров ехали в штаб ВВС фронта, где собирались просить летчика на ЛаГГ. Были у них там знакомые, но тут попался я. В соседних истребительных полках никто эту машину не знал, а тот летчик, который на нем прилетел в штаб фронта с приказами, был сбит и сейчас находился в госпитале. Я даже не знаю, фарт это или просто случай так попасть, но как бы то ни было, мы уже подъезжали к зданию, которое занимал штаб ВВС.

— И тут у меня боезапас кончился, ну я и стал крутиться, пока они меня в «ножницы» не взяли.

— Какие «ножницы»? — сразу же ухватился Никифоров. К штабу мы подъехали минут десять назад и сейчас стояли около ряда таких же машин и беседовали. Командиры знакомились со мной, а я с ними.

— Ну это когда два истребителя одновременно атакуют по боковым векторам. Вот я и назвал их «ножницы». Получается, как будто ножницы сдвигаются, — выкрутился я.

— Понятно. Ладно, иди в разведотдел, там все сдашь и доложишься, а мы пока твоей легендой займемся, — сказал старлей.

Маузер я оставил в машине по совету майора — слишком ценная вещь для простого сержанта, так что любой командир мог меня обидеть, отобрав. Мол, у меня и так ТТ есть. Очки тоже оставил, на всякий случай.

«Политрук» уже скрылся в дверях, когда к ним подошли мы с майором.

Не успели мы войти в фойе, как какой-то командир заорал на меня:

— Кто такой, почему в таком виде?!

Повернувшись я увидел подполковника, который, привлекая к себе внимание блеском сапог и выпучив глаза, возмущенно смотрел на меня. Вид я имел действительно непрезентабельный. А что вы хотите? Поползай по немецким тылам, сам похожим станешь. Мне ничего не оставалось, как только вытянуться по стойке «смирно». Никитин открыл было рот, но тут меня спасли, и кто? Сам Павлов!

— Где этот герой, что пятерых сбил? — услышал я гулкий голос за спиной, от входной двери.

Обернувшись, я увидел генерала армии, с интересом смотревшего на нас. Позади него толпилась свита из семи человек.

— Сержант Суворов, — представился я. Вряд ли он ждал ответа лично от меня. Вопрос он задал всем.

— Так это твоя работа? — Он сделал неопределенный жест вверх рукой.

— Да, товарищ генерал. Я летел с особо важными разведданными, но повстречался с немцами, пришлось принять бой.

— Пришлось принять бой? — с недоумением спросил Павлов. После чего, усмехнувшись, сказал:

— Все бы летчики так воевали. Молодец, будешь представлен к награде и повышению в звании. Миронов, проследи, — обернувшись, приказал он стоящему за ним полковнику, тот кивнул и что-то записал.

— Служу трудовому народу! — выкрутился я, заметив движение брови майора.

— Что за разведданные? — сразу приняв деловой вид, спросил Павлов. Я отдал портфель и быстро рассказал, как он попал мне в руки, не упустив ничего и добавив в конце:

— За них сотня наших бойцов и командиров головы сложили. Там план наступления немцев, документы убитого немецкого генерала и рапорт капитана Климова. И, товарищ генерал…

— Да, говорите.

— Двадцать пятого июня бойцами сержанта Слуцкого был обнаружен тяжело раненный красноармеец. Прежде чем он скончался, успел рассказать, кто он и откуда. Боец был из Брестской крепости, они еще держатся. Из восьми тысячи бойцов в живых осталось около семисот, не хватает воды, их отрезали от реки, им приходится пить мочу. Нет медикаментов и практически закончились боеприпасы, но они держатся и ждут. Помощи ждут. Бойца отправил майор Гаврилов. Это все, что я знаю.

Выслушав меня с каменным лицом, Павлов со своей свитой и местным начальством скрылись в одном из кабинетов, а ко мне подошел неприметный батальонный комиссар, с такими же повадками, как и у Никифорова, и приказал следовать за собой.

— Савельич, это мой пилот, — как к старому знакомому обратился Никитин.

Чуть усмехнувшись, комиссар поздоровался с майором и попросил пройти к нему в кабинет, чтобы снять показания о пребывании в тылу немцев.