«Дурная магия», – сказал Келл.

«Нет, – подумала Лайла. – Хитрая магия».

А хитрый всегда опаснее дурного – тут и к гадалке не ходи. Это-то Лайла знала наверняка. Поэтому скрепя сердце она подошла к окну и выбросила шпагу. «Туда ей и дорога», – подумала Лайла, провожая ее взглядом.

Всматриваясь во тьму, Лайла задумалась: куда же делся Келл? Этот вопрос порождал кучу других, и, понимая, что никогда не узнает ответ ни на один, девушка захлопнула окно и пошла искать, где бы выпить.

* * *

На крыльцо таверны «В двух шагах», чуть не рухнув на пороге, вывалился мужчина. «Хитрые ублюдки», – подумал он, цепляясь за дверь. Разумеется, когда он входил в таверну всего пару часов назад, ступенек здесь не было. А если и были, то явно не такие узкие и не в таком количестве. Возможно, сейчас их даже больше. Он попробовал их сосчитать, но в глазах все расплывалось, так что он махнул рукой и некоторое время стоял, пошатываясь.

Человека звали Бут, и ему надо было отлить.

Эта мысль выплыла из тумана и ярко засветилась в мозгу. Бут чуть ли не кубарем скатился по ступенькам и зашаркал сапогами по мостовой, направляясь к ближайшему проулку. Из приличия он не стал мочиться прямо на ступеньки, хотя они и появились невесть откуда.

Бут свернул за угол таверны, только теперь заметив, как вокруг темно: он не увидел бы собственную руку, даже если бы не был пьян и мог на нее посмотреть, но глаза слипались, и это не имело значения.

Бут прислонился лбом к холодной каменной стене и помочился, тихо напевая под нос матросскую песенку, в которой говорилось о женщинах, вине и… еще о чем-то, он сейчас не мог вспомнить, о чем именно. Затем он застегнул штаны, шагнул к выходу из проулка и зацепил ногой что-то твердое. Оно отлетело и ударилось о стену с глухим лязгом. Возможно, Бут не обратил бы на это внимания, но порыв ветра качнул ближайший фонарь, озарив темный проулок внезапной вспышкой.

У стены блеснул металл, и Бут вытаращил глаза. Он был мертвецки пьян, но близость поживы всегда отрезвляет. Фонарь качнулся обратно, и в наступившей темноте Бут опустился на четвереньки и стал ползать в грязи, пока не нащупал добычу.

Он с трудом встал на ноги и, пошатываясь, направился к фонарю. Оказалось, что он держит в руках шпагу в ножнах. Рукоять блестела не серебром, золотом или сталью, а черным глянцем. Черная, как нефть, и гладкая, как камень. Бут взялся за эфес и, достав оружие из ножен, охнул от восхищения. Клинок был таким же блестящим и темным, как рукоять. Необычная и наверняка редкая вещь. Потянет на кругленькую сумму – на о-очень кругленькую! Конечно, если сбыть в нужном месте. Главное, чтобы никто не подумал, что эта штука краденая. Что нашел, то твое. Что твое – то и продал. Вот и все.

Хотя, конечно, оружие странное.

Пальцы, которыми Бут обхватил рукоять, покалывало. «Забавно», – подумал он спокойно и отрешенно, как обычно бывает при сильном опьянении. Его ничего не тревожило, во всяком случае, поначалу. Но затем он попробовал выпустить шпагу – и не смог. Бут приказал пальцам разжаться, но они не слушались и крепко держали блестящий черный эфес.

Бут тряхнул рукой – сначала легко, а потом энергичнее, но так и не сумел оторвать пальцы от оружия. Затем вдруг в руку будто ударила молния: он ощутил жар и холод одновременно. Неприятное чужеродное ощущение поднялось по руке, зашевелилось в груди, и в свете фонаря Бут, трезвея от ужаса, увидел, что вены на тыльной стороне ладони, запястье и предплечье почернели.

Он затряс рукой так сильно, что едва устоял на ногах, но не смог избавиться от оружия. Шпага словно приросла к ладони.

– Отпусти, – прохрипел он, не зная, к кому обращается, – к собственной руке или к зажатой в ней шпаге.

Но в ответ рука, которая держала оружие и, казалось, больше ему не принадлежала, медленно повернула клинок острием к животу Бута.

– Какого черта?! – закричал он, борясь с самим собой, отчаянно вцепившись в руку со шпагой. Но силы были неравны, и одним метким ударом его собственная рука вогнала шпагу в живот Бута по самую рукоять.

Мужчина со стоном согнулся, так и не разжав руку. Черная шпага засияла внутренним темным светом, а затем начала растворяться, обращаясь в дым. Оружие медленно таяло, и дым проникал в рану, в тело умирающего. Сердце Бута на миг остановилось, а потом забилось еще быстрее, равномерно и энергично разгоняя магию по венам. Тело вздрогнуло и замерло.

Бут – или то, что от него осталось, – долго сидел в проулке на земле, прижав руки к ране на животе: теперь там не было крови, лишь чернело пятно, похожее на расплавленный воск. Затем он медленно опустил руки с черными венами, поднял голову, заморгал черными глазами, осмотрелся и перевел взгляд на живот. Осторожно, как бы на пробу, согнул пальцы.

А потом медленно, но уверенно встал на ноги.

I

Лайла могла бы просто спуститься в зал таверны «В двух шагах», но она и так уже сильно задолжала Бэррону. Он не взял бы с нее деньги: то ли потому, что они ей самой нужны, то ли потому, что получены нечестным путем.

Лайле нужно было проветрить мозги.

Другие Лондоны.

Люди проходят сквозь магические двери. Волшебный камень создает вещи из ничего. Прямо как в сказках. С настоящими приключениями.

И все это было у нее в руках. А потом исчезло.

Лайла почувствовала пустоту, внутренний голод – новое, пугающее ощущение. Или этот голод был в ней всегда, только теперь она знала, что ей не хватало именно этого – магии. Одно Лайла знала совершенно точно: взяв в руки камень, она что-то почувствовала; и глядя в черный глаз Келла, что-то почувствовала; и когда деревянный наручник вырос из стены и обхватил ее запястье тоже. Вновь нахлынули вопросы, и Лайла отогнала их от себя, вдохнула ночной воздух, тяжелый, предгрозовой и душный от копоти, и побрела по лабиринту улиц, минуя Вестминстер, к трактиру «Бесплодный прилив».

Он находился к северу от моста на южном берегу, зажатый между Бельведер-роуд и Йорк-роуд на узкой улочке под названием Матросский проезд. Лайла заходила сюда в удачные ночи, перед тем как вернуться на корабль к Пауэллу (ей было не жалко потратить немного мелочи – меньше ему достанется). В этом трактире ей нравилось многое: темное дерево, запотевшие бокалы, грубоватое обращение и еще более грубая еда. В карман здесь никому не залезешь, но зато можно раствориться в толпе. Лайла не боялась, что в ней узнают девушку (свет всегда неяркий, а капюшон она не снимала) или разыскиваемого вора (большинство посетителей были не в ладах с законом).

Оружие всегда было у нее под рукой, но Лайла сомневалась, что оно понадобится. В «Бесплодном приливе» никто не совал нос в чужие дела. Нередко возникали драки, но завсегдатаи больше заботились о безопасности своих напитков. Они скорее подхватили бы кувшин, падающий со стола, чем помогли человеку, которого на этот стол швырнули. Лайла подозревала, что, даже если бы прямо посреди зала кто-то орал «Помогите!», завсегдатаи едва бы ухом повели.