Я взял деньги. Но не стал запихивать их в карман. А отнес их домой, бережно зажав между большим и указательным пальцами, чтобы не сгибать.

Как все местные пацаны, я знал, как убивать крыс. Кладешь очищенную сырую картофелину возле стены и стоишь, держа наготове палку. Тихо и терпеливо ждешь, пока крыса не выползет из норы. Тут ее и убиваешь. Если отыщешь свежую крысиную нору, наливаешь туда несколько ведер воды.

Таким способом я убил трех крыс в первый день, еще двух - во второй. Ганс заплатил мне из своего пухлого бумажника, но остался недоволен. По его мнению, мои методы были старомодны и неэффективны. В тот же вечер он пошел в паяльскую скобяную лавку и купил восемь крысоловок со стальными пружинами, удар которых ломал грызунам хребет. Я научился заряжать крысоловки так, чтобы не отбить пальцы, и наживлять крючки кусочками сала, огрызками сыра и всем, чем придется.

Поутру я нашел шесть мертвых крыс. Седьмая крысоловка осталась нетронутой, восьмая сработала, но была пуста. Я выбросил пушистые трупики и перезарядил крысоловки. К вечеру в них попалось еще четыре крысы. Ганс одобрительно осмотрел отрезанные хвосты, тут же расплатился со мной и сказал, чтобы я продолжал в том же духе.

Всю следующую неделю я заряжал и перезаряжал крысоловки по два раза в сутки - утром и вечером, в среднем убивая по десятку крыс в день. Я все время переносил крысоловки с места на место, ставя их то в чулане, то в погребе, на чердаке и даже снаружи - под крыльцом или за поленницей. Убитые крысы представляли собой обмякшие бархатные меховые мешочки с перебитыми позвоночниками и сплющенными ребрами. Иногда от удара острой стальной частью в шкуре оставалась дырка, из которой фиолетовыми водорослями по крысоловке расползались кишки. В этом случае надо было запастись терпением и помыть крысоловку. Делать свою работу, даже если она была мерзкой.

По ночам в доме, понятное дело, стало тише. Но не до конца. Сколько бы крыс я ни убил, всегда оставались другие, плодились новые выводки, новые гости появлялись на месте убитых.

К тому же возникла проблема, как быть с трупами. Лисы не могли съесть все, и в воздухе стало вонять гниющей крысятиной. Вскоре всю лесную опушку заполонили вороны. Обычно они являлись на рассвете - слетались тучей и оглушительно каркали, выясняя свою сложную воронью иерархию и тревожа сон - короче, были еще хуже крыс. Ганс вытащил из сарая лопату, дал ее мне, приказал выкопать мусорную яму подальше от дома и сносить крыс туда.

Лето тем временем вступило в свои права. В воздухе пернатым пропеллером висел жаворонок, в осиннике свистели и дразнились скворцы, трясогузка тягала ленивых дождевых червей из картофельной грядки, ласточки сидели на проводах и чистили свои металлические перья. А тем временем в подземелье с космической быстротой плодились и размножались крысы.

Я все больше вникал в крысиные повадки. Многие ошибочно думают, что крысы - это такие мелкие бесноватые твари, испуганно и бестолково снующие туда-сюда. Я же, подыскивая места для крысоловок, обнаружил множество крысиных троп. Обычно они очень неприметны - лишь слегка обозначенные туннели в пучках прошлогодней травы у самой земли. У крыс есть собственные тропы так же, как у людей и муравьев, и я вскоре заметил, что если на такой тропе поставить крысоловку, то в нее почти наверняка попадется крыса. Значит, чтобы лучше защитить дом от крыс, надо было минировать их транспортные пути.

Однако тактика работала лишь наполовину. Крысоловки имеют один существенный недостаток: захлопнувшись один раз, они становятся безопасными, пока их не зарядишь снова. А за это время целые полчища крыс проходят невредимыми. Немного поразмыслив, я предложил Гансу одну идею. Он пришел от нее в восторг.

Мы пошли к соседу и одолжили у него несколько пузатых оцинкованных ведер. Я закопал их в стратегически важных местах прямо на крысиных дорожках так, чтобы верхушки ведер были вровень с землей. Потом наполнил ведра водой до половины. Сами ведра я замаскировал тонким слоем сухой травы и листьев, пытаясь скрыть малейшие следы.

Наутро я пришел осмотреть ведра. В первом оказалось шесть крыс. Они барахтались в воде, не в силах ни достать до дна, ни выкарабкаться наружу, постепенно выбились из сил и утонули. Во втором ведре я нашел пять трупов. В третьем - еще семь. Последнее ведро оказалось дырявым, вода вытекла, а на дне скакали два испуганных зверька. Я раздавил их каблуком. Двадцать штук - вот так улов! В крысоловки попалось еще четыре крысы, так что, когда я обрезал хвосты и предъявил их восхищенному Гансу, то получил аж двенадцать крон. Его узкий резиновый рот растянулся при этом в улыбку - она вышла у него странной, похожей на волчий оскал. Тушки я отнес в лес и бросил в яму, дырявое ведро мы заменили и раздобыли еще несколько ведер и банок, закопав их в нужных местах. За следующие несколько недель мы собрали прекрасный урожай. Полчища крыс падали в воду, царапали когтями стенки ведра, слабели и тонули. Утопшие крысы были куда менее противны, чем из крысоловок. Правда, вначале голова шла кругом от их количества: пара кило в день. Но ничего, я привык. Еще мне помогала мысль о том, что денежки падают в жестяную копилку, стоявшую у меня дома - денежки, которые все больше начинали приобретать очертания гитары.

Теперь уже и сам Ганс заметил успехи нашей крысиной войны. Тишину в доме лишь изредка нарушала возня, когда какому-нибудь маленькому смельчаку удавалось пройти минное поле. Но и в этом случае бедняга обычно уже на следующий день попадал в крысоловку. Ганс хорошо высыпался, машинка выдавала бодрые пулеметные очереди, а дом пропитался запахом средства от комаров, поскольку не давал житья гнус. Иногда Ганс вытаскивал свеженапечатанную страницу и вагнеровским голосом громко зачитывал ее вслух, смакуя ритм и звучание текста. Строгая, крепко сбитая проза о походах и переходах, четкие картины зимних боев в Финляндии, мороз и острые еловые иглы в одеяле, ядреный солдатский юмор, эротические грезы в вонючих казармах и редкие романтические вставки, где финские красавицы кормят раненых бойцов, а по ночам жмутся к щеке немецкого солдата в темноте неосвещенной столовой.

Тем временем я продолжал совершенствовать методы войны. Например, я понял, что ведра необязательно маскировать травой. Крысы попадались в них и так. Они словно не имели права тормозить и неслись по дорожке, пока не падали в жерло ведра, хотя то было на виду. Однако старые маршруты приходили в запустение, поскольку крысы, ходившие по ним, погибали. Вместо старых дорог крысы прокладывали новые, и мне все время приходилось выискивать их и переставлять ведра.

Выгребная яма в лесу заполнилась с невиданной быстротой. Я зарыл ее и выкопал новую. Вскоре и новая была полна. На могилы повадились лисы, они разрывали их и растаскивали подгнившие куски во все стороны. Вскоре крысиные животы наполнились личинками мух, кишевшими под тонкой шкуркой. А тут еще жара подсобила, и, когда со стороны леса поднимался ветер, несмотря на расстояние я чувствовал тошнотворный, сладкий трупный запах.

Ганс придумал, как быть. Он вытащил канистру и доверху заправил ее бензином. Я регулярно носил ее в лес и поливал могилу бензином. Потом бросал спичку. С тяжким вздохом огонь охватывал тела, и они сгорали в почти невидимом пламени. Шкурки съеживались и стреляли, усы скручивались и плавились, муравьи вылетали из глазниц и скукоживались на глазах, личинки извивались и с шипением жарились в огне, куколки лопались и недоразвитые слепые навозные мухи судорожно дрыгали мягкими членами. От костра валил густой черный дым, запах паленой шерсти и спекшейся крови насквозь пропитывал одежду, если я стоял слишком близко. Дым расползался по верхушкам деревьев как зловещий дух, как бог войны, как всепожирающая смерть, которая постепенно удалялась и растворялась в воздухе, оставляя жирный привкус сажи на языке. Когда костер догорал, я засыпал яму землей и мхом, заваливал ее такими тяжелыми камнями, чтоб даже лисы не стали возиться с ними.