Юля открыла было рот, чтобы что-то сказать, задыхаясь от невысказанных мыслей. Пару раз попыталась что-то выдавить в свое оправдание, но каждый раз замолкала.

Я понимал, что бью по живому, лишний раз напоминая о случившемся, но другого выхода пока не видел.

— Сейчас не то время, чтобы делать какие-то выводы, пойми! Отец еще не отошел от потери, не смирился с гибелью Арсения. Отсюда угрозы и подобные заявления. Но это не значит, что так будет. Не значит, что вокруг тебя одни монстры, спящие и видящие, как стереть тебя в порошок. В конце концов, ты — мать. Разве без твоего согласия можно отобрать ребенка? — я пытался говорить максимально мягко.

Сглаживая углы и подавая информацию с другой стороны. Усыпляя ее бдительность.

Отец не отступит — это безоговорочно, но лишние нервы и эмоциональные качели девчонке сейчас ни к чему. Пусть думает, что все в порядке. Бегать лишний раз по больницам, договариваться с врачами и снова контролировать все на расстоянии у меня не хватит терпения. Да и времени.

К черту!

Юля молчала. Молчал и я.

Пауза давно затянулась, но нарушать тишину я не собирался.

Юле нужно время переварить услышанное, поверить. А мне — успеть пообедать.

Бежали секунды, гасли злые огоньки в зеленых глазах, выравнивалось дыхание.

Девчонка постепенно успокаивалась.

— Ты придешь ночевать? — внезапно спросила она, заставая своим вопросом врасплох.

Вряд ли понимая, какие мысли только что закинула своими словами в мою голову.

— Юлька, ты в порядке? Живая? Этот монстр тебя не тронул? — затараторила Маришка, стоило мне набрать ее номер.

Егор ушел сразу после обеда, оставив снова меня одну, и я решила воспользоваться ситуацией.

Все-таки ушли мы от них почти не прощаясь. Так и не решив главного вопроса, не договорившись о дальнейших действиях и не согласовав основной план.

— Все в порядке, шеф! Я жива! Официально заявляю, — попробовала пошутить.

— Точно? Блин, он так смотрел на тебя там, в кафе, так взглядом поедал, что я реально перепугалась. Следом за вами выбежала, чтобы убедиться. На всякий случай. С такими как Стрелецкий шутки плохи. С ними все нужно наперед просчитывать. Ох, Юлёк, не нравится мне все это!

— Ты преувеличиваешь, — отмахнулась небрежно.

Нет, в оправдание Егора про то, что его отцом движет отчаяние, скорбь по погибшему сыну и его ненависть ко мне временное явление я особо не поверила. Вернее, поверила, но не до конца.

Хотя, наверняка, в его словах была доля правды.

Маленький процент.

И все же, все же, все же…

Зерно сомнения было посеяно.

Действовать сгоряча я передумала. Идти войной против такого сильного противника, как Стрелецкий, не будучи уверенной в успехе, чревато очень плохими последствиями. Сейчас нарублю дров, а потом сама же жалеть буду.

В конце концов, заявление на меня он писать не стал. Хотя мог бы. И тогда ребенка забрать было бы гораздо проще.

Разве не логично?

Может быть Егор был прав, когда говорил, что его отец остынет, успокоится и все наладится?

— Стоп! — внезапно среагировала подруга. — Что произошло? Только вчера ты плакалась какой Стрелецкий монстр, как тебе плохо и срочно нужна помощь. Я тут всех на уши подняла, свои дела побросала, душа не на месте, а теперь оказывается я преувеличиваю?

— Марин, я правда была на нервах. Прости.

— Так, подожди. Что это значит? Твое прости? — вкрадчиво поинтересовалась она.

Я на мгновение засомневалась. Взяла паузу, обдумывая как не обидеть Маришку.

— Это значит давай пока не будем торопиться и поднимать шумиху? Я об этом. Я пока не уверена в том, что это нужно, что поможет и не получится наоборот. Понимаешь?

В трубке повисло молчание.

— Нет! — наконец, отозвалась она.

— Марин, просто пока ничего не предпринимай. Мы сегодня поговорили с Егором по душам и… — я замялась, подыскивая нужные слова. — В общем, возможно, все не так страшно, как мне казалось. Вчера на нервах, на эмоциях я могла неправильно понять Валерия. Мне сейчас каждый куст кажется подозрительным, столько всего навалилось, а тут…

— Все понятно, — резко отреагировала подруга. — Скажи честно — он тебя купил?

— Что-о?

— Значит, просто заговорил красивыми словами. А ты и уши развесила, повелась, как наивная дурочка. Все ясно, — экспертным тоном резюмировала Марина. — Обычный дешевый трюк. А ты повелась.

— Марин…

— Я не узнаю тебя, подруга. Ты правда после аварии превратилась в другого человека. Сломленного или трусливого? Пока непонятно. Но такая тенденция мне не нравится.

— Марина, прекрати! — Я чувствовала, что она давит.

Защищая, считая, что таким образом борется за меня, что поступает правильно, но рисковать я тоже не имела право. Пусть лучше на меня обидится подруга, чем я потеряю своего ребенка.

— Ладно, ладно. Поняла уже, что спорить и пытаться открыть тебе глаза на правду бесполезно. Только поверь: ты еще поймешь как была неправа. Лишь бы к тому времени не стало поздно, — все еще недовольным тоном, но уже более мягче констатировала она.

Выдохнула тяжело, но дальше читать мораль не стала.

— Я тебя обожаю, Мариш! — улыбнулась, словно она могла меня видеть. — Спасибо, что ты у меня есть. Если честно, я даже не знаю, что бы без тебя делала. Ни поговорить не с кем, ни поделиться.

Сказанное мной вновь всколыхнуло негативную волну, напомнив о моем положении.

Я замолчала, закусив губу.

От меня отказалась даже родная мама, выгнав за дверь с отборными матами. Об этом я, конечно, рассказывать не стану, но становилось понятно почему Марина не захотела идти по моей просьбе ко мне домой. А теперь я уверена, что она не ходила. Раз мы дружим уже давно, она наверняка знала, что это бесполезно. И ни к чему.

— Короче, Юлька, — протянула подруга задумчиво. — Я все равно против твоего решения. Этого гада следовало бы хорошо наказать. И такой план был, а ты…

— Просто давай пока не будем торопиться? — перебила ее. — Вот в случае необходимости — да. Воспользуемся твоим планом. Так можно? Идет?

Подруга недовольно фыркнула в трубку, но все же примирительно ответила:

— Наивная ты, Юляшик. Какая же ты наивная…

Ночевать Егор так и не пришел. Я прождала его до позднего вечера. Металась из угла в угол, пыталась смотреть телевизор, несколько раз начинала что-то готовить, но волнение внутри лишь усиливалось. Сдавливало против воли, доводя до неприятной тошноты.