— А вы откуда, господа? — услышал я возле самого уха и вздрогнул от неожиданности.

— Меня зовут Аристарх Русаков, телекомпания «Авокадо», — представился я. — А вас?

— Эта тот самый канал, у которого передача «Последнее желание»? — не пожелал назвать себя человек в форме охранника. — Хотите на предмет «Последнего желания» расспросить наших больных? Забавно! А разрешение у вас имеется?

— Какое разрешение? — посмотрел я в насмешливые глаза охранника.

— Разрешение от главврача на проход в больницу и проведение съемок, — пояснил охранник.

— А у вас что, режимное предприятие? — я начал уже злиться. — Или вы производите в ваших тайных подвалах незаконные опыты над больными под руководством доктора Менгеле? А может, у вас в больнице еще у живых людей вырезаются органы, а потом продаются за огромные деньги за границу? Хотите, мы все эти вопросы зададим прямо с экрана?

Человек в пятнистой форме сморгнул и стал куда-то названивать. Мы со Степаном тем временем вошли в холл больницы.

— Как зовут вашего главврача? — поинтересовался я у молоденькой блондинки в коротком халатике, торопливо проходившей мимо меня.

Она осмотрела нас и ответила, улыбнувшись:

— Нашего главврача зовут Александр Николаевич.

Очевидно, она любила быть в центре внимания. Впрочем, заслуживала…

— А что тут у вас случилось? — спросил я.

— У нас неприятности, — ответила девушка, перестав торопиться.

— Что, кого-нибудь убили? — я округлил глаза, спросив наугад первое, что пришло в голову.

— Вы уже знаете? — удивилась девушка.

— Такая у нас работа, — ответил я, стараясь придать своему голосу значительность. — А кого конкретно убили?

Девушка замялась, поглядывая на камеру.

— Степа, не снимай пока, — сказал я, сделав упор на слова «не снимай».

— Ага, — донесся до меня сосредоточенный Степин голос.

— Если я вам это скажу, то у меня могут быть неприятности, — понизив голос, произнесла девушка.

— А мы никому не скажем, что это сказали нам вы, — также понизив голос, сказал я. — Верно, Степа?

— Ага, — ответил тот.

— Хорошо, — ответила девушка. — У нас в реанимации убили человека. Задушили по-душкой. Как в кино…

— В реанимации? — переспросил я, невольно бросив взгляд на камеру: горит ли на ней красный глазок, показывающий, что она работает. Глазок на камере алел… — И кого же?

— Одного больного, недавно к нам поступившего…

— Петра Самохина? Того, что с ножевым ранением у вас лежал? — поежившись от мурашек, побежавших по коже, спросил я, выказывая, и правда, большую осведомленность. Чему блондинка уже не удивилась…

— Кажется, так его зовут, Петр Самохин, да, — кивнула она. — Вернее, звали… — поправилась девушка.

— А когда это произошло?

— Минут сорок назад, — ответила девушка. — Нет, немного больше. Это я узнала минут сорок назад… Ну, все, мне пора, — она снова сделала вид, что куда-то торопится. — Не говорите никому, пожалуйста, что это я вам сказала о Самохине. Вы обещали…

— Могила, — ответил я и показал движением пальцев, будто заклеиваю скотчем рот.

Она улыбнулась и пошла по своим делам той же торопливой походкой, что и прежде. Я тоже так делаю иногда, когда хочу показать, что по уши занят и ужасно тороплюсь…

— Спасибо, — сказал я ей вслед, и она, не оглядываясь, кивнула.

В кабинке возле вертушки опять же сидел человек в пятнистой форме.

— Пропуск, — механически произнес он.

— Мы по поводу убийства Петра Самохина, что лежал у вас в реанимации, — сказал я охраннику безапелляционным деловым тоном, решив показать ему свою полнейшую осведомленность и тем самым поразить его и лишить мотивов к возможному отказу. Чего, мол, теперь нас не пускать, если нам и так все уже известно. Но мой номер не прошел…

— Какому убийству? — охранник, кажется, был искренне удивлен. А может, он и правда ничего еще не знал? А может, он артист от рождения? Кто поймет их, этих охранников!

— Ах, вот оно что-о-о, — крайне недоверчиво протянул я. — А полицейские прошли?

— Прошли, — ответил охранник.

— У них вы тоже спрашивали пропуск? — прищурился я.

— Нет, им разрешено везде без пропусков проходить, — опешил от моего напора страж. — Они свои служебные удостоверения показали. Как и положено…

— Хорошо, а вот мое служебное удостоверение, — я раскрыл зеленые корочки Международной карточки журналиста и прислонил их к стеклу кабины. — Видите, здесь написано «оказывать необходимое содействие держателю карточки в выполнении им профессиональных обязанностей»?

Охранник приблизил лицо к стеклу и протянул:

— Ну-у?

Я было хотел ответить на этот его возглас двумя короткими словами, но… И по-доброму сказал:

— Вы препятствуете мне выполнять мои профессиональные обязанности.

Охранник промолчал.

— Хорошо, звоните Александру Николаевичу…

— Какому? — прозвучал неожиданный вопрос.

— Вашему главврачу! — начал я терять терпение. Хотя, такого дуболома и нужно держать в охранниках. Такие стоят на своих постах насмерть… — И скажите ему, что телекомпания «Авокадо» в одной из своих передач обязательно расскажет о том, что служащие больницы, да и он сам, имеют что скрывать от журналистов. Например, вы можете истязать и ставить опыты в своих тайных подвалах над безнадежно больными людьми…

Охранник открыл было рот, но потом вопросительно посмотрел поверх моей головы.

— Не надо никуда звонить, — раздался за спиной знакомый голос. — Эти господа со мной…

Я обернулся. За моей спиной стоял Володька Коробов собственной персоной и показывал охраннику удостоверение следователя Главного следственного управления Следственного комитета.

— А они-то зачем? — спросил Володьку смуглый человек, что был рядом с ним (наверняка они из одной организации).

— Это господин Русаков с телеканала «Авокадо», познакомьтесь, — произнес Коробов вместо ответа.

— А-а, это тот, который ведет программу «Кто убил Санина»? — посмотрел на меня спутник Коробова с любопытством.

— Именно так, — ответил Володька. — Ему бесполезно ставить препоны и рогатки на пути. Он все равно их сметет! Или обойдет…

Мы со смуглым обменялись рукопожатием. У него оно было вялым, будто его силы были на исходе, и он вот-вот должен закатить глаза, повалиться на пол и испустить дух, мелко и часто подергивая своими конечностями.

Честно говоря, не люблю я вялых рукопожатий. Когда пожимаю человеку руку, а он в ответ едва обозначает подобное действие, это говорит о его ко мне безразличии. По барабану я ему. Или он по натуре скрытен и бесхребетен, а, стало быть, опасен. И ухо с ним надо держать востро…