и в конце концов поняла, что тоже не могу без него жить. И тогда я ответила на его предложение согласием.

Мы зарегистрировали наш брак 11 января 1938 года. Это происходило, как тогда было принято, без всяких колец, без подвенечных нарядов, что считалось буржуазным излишеством. Мы просто встретились перед работой и пошли в загс, где нас без всяких испытательных сроков сразу зарегистрировали.

В загсе, когда мы ждали своей очереди, у меня состоялся знаменательный разговор. Одна старушка, которая пришла зарегистрировать смерть своего мужа, спросила меня: «Ты, милая, замуж выходишь?» Я удивилась: «А что?» «Это хорошо, – сказала она, – но только помни: женщина должна подчиняться мужу, прощать его и холить. Тогда и будет все хорошо». В своей жизни я, в основном, следовала этому совету, и потому мы дожили до «золотой свадьбы», и наш союз, я считаю, был очень счастливым.

Сразу после регистрации брака каждый из нас пошел на свою работу: Марк Маркович – в театр, я – в речное училище.

Свадьбу мы праздновали дома у Марка Марковича – в коммунальной квартире из четырех комнат; две из них принадлежали его семье. В одной комнате жила его мама Александра Анатольевна, в другой же поселились мы. На свадьбу пригласили друзей – Сергея Антоновича и Софью Антоновну Карповых и Званцевых.

Мы жили в полном согласии. Муж буквально носил меня на руках. Я не могу вспомнить, чтобы он мне в чемто отказывал. Правда, и мои желания были, как я думаю, умеренными и разумными. И уж во всяком случае, он никогда не был против моих занятий спортом.

Вскоре нам дали собственную квартиру на улице Минина – в тогдашнем Доме актера. Там в 1941 году у нас родилась первая девочка – Агния. Я работала тогда в речном училище. Это был, можно сказать, мой второй дом. Я была там преподавателем и вела не очень обычный для женщины предмет – курс общей радиотехники. Но тогда техникой с восторгом увлекались многие, весь народ следил за ее успехами. А Марк Маркович продолжал работать режиссером в оперном театре. Он очень любил это дело и был настоящим знатоком и специалистом, можно сказать, – человеком театра.

Туда же приехал после окончания театрального института Борис Александрович Покровский, великий режиссер. Марк Маркович в него просто влюбился. Мне вспоминается его постановка оперы Серова «Юдифь»: когда открылся занавес, зал весь замер, а затем взорвался бурными аплодисментами.

Марк Маркович ставил спектакли с большим успехом. Както так получилось, что после нашей свадьбы в Горьковском оперном театре, как серия, прошли оперы на украинские сюжеты – веселые и жизнерадостные. Мне казалось, что счастье нашей с ним жизни выплеснулось на сцену.

И у меня тоже были большие успехи – в спорте: в 1949 году я выиграла первенство России по теннису. Марк Маркович очень за меня радовался, и мой приз – хрустальный кувшин с серебряным ковшом – занял место в его кабинете.

Но постепенно ситуация стала меняться к худшему. Это началось с того, что в оперном театре, вместо прежнего директора Николая Васильевича Сулоева, назначили новое руководство. Марк Маркович почувствовал, что он оказался не ко двору, и перевелся в Куйбышев. Это произошло в 1947 году, у нас уже было двое детей – шестилетняя Агния и трехлетняя Ксения. В этом городе наша жизнь усложнилась и ухудшилась. Правда, тогда всем было тяжело: послевоенные годы, разруха. В Куйбышеве у нас не было ни приемлемой квартиры, ни настоящей работы (у меня). Негде было и тренироваться. В куйбышевском театре Марк Маркович поставил четыре спектакля, которые шли с большим успехом.

А тем временем в горьковском театре актеры и вернувшийся на короткое время директор Сулоев просили Марка Марковича вернуться. Мы оба были этому несказанно рады. В Горьком жила моя мать, там было мое любимое речное училище, мой брат – тоже теннисист; мы и выступали на соревнованиях в паре с ним. Наконец, там был мой стадион «Водник».

Но наступил 1950 год. В Советском Союзе развернулась очередная политическая кампания – против «безродных космополитов». Работать в театре стало нелегко, под подозрение попали очень многие произведения западных композиторов. Очень усилились идеологические придирки, всевозможный контроль – и за текстами, и за музыкой, и за режиссурой. Нужно было все время думать, что говоришь, кому говоришь, как говоришь. Многих тогда репрессировали.

Квартиру нам дали в деревянном доме на улице Ошарской. Его сейчас уже нет, давно снесен, а тогда подразумевалось, что это отдельная трехкомнатная квартира. На деле же – коммуналка: одну из комнат занимала сварливая соседка.

Немного утешал сад. Марк Маркович очень любил цветы и разводил их не один год, пока мы жили в этом доме. Но у него все усиливалась усталость, и постепенно, через несколько лет Марк Маркович пришел к решению уйти из театра.

В 1957 году он перевелся в филармонию. А вскоре сломали и наш дом. С одной стороны, нам хотелось уехать из старого дома с его печным отоплением, керосинкой. Но с другой – не устраивало предложение получить квартиру на городской окраине. Помогли артисты, которые всей компанией пошли к председателю горисполкома и стали хлопотать о предоставлении Марку Марковичу квартиры поближе к центру, к месту работы. Марка Марковича всю жизнь любили люди. Ему помогали очень многие, и рассказывать об этом можно долго.

Ну, потом мы еще не раз переезжали. Каждый раз переезд превращался буквально в катастрофу. Это изза книг: у Марка Марковича их было множество.

Последние годы жизни Марка Марковича прошли на улице Загорского, где мы жили со своими детьми. После того как Марк Маркович перестал работать, у него остались только книги, дети и внуки.

Но без любимой работы жить ему было не так интересно…

Воспоминания о моем отце

А.М. Валентинова (дочь)

Когда хоронили нашего отца – Валентинова Марка Марковича, один из его близких друзей сказал: «Сегодня ушел от нас последний из Могикан». Много теплых слов было сказано в его адрес, но эту фразу я помню всегда, так как согласна с этим полностью.

Сам папа вызывал у меня и моего братаблизнеца Марка возвышенные чувства. Не знаю, с чем это связано, ведь мы не жили с ним вместе, но думаю, что, скорее всего, с воспитанием. Ведь любой положительный поступок, любую положительную черту, проявленную нами, мама всегда соединяла с именем отца. Давали ли мне ведущую роль в какомто празднике, или брат занимал призовое место в олимпиадах – мама усматривала в этом наследственность, полученную