– Фу! Ты весь перепачкаешься! Фу! Сэр Тоббиас – рядом! Рядом!

Но щенок, пренебрегая командами, ринулся в самый темный угол, принялся рыть уголь белоснежными лапками, оглядывался на джентльмена и радостно повизгивал.

Адвокату Нортону пришлось отклониться от маршрута и взглянуть на находку.

Он не поверил своим глазам, склонился, стащил перчатку, приложил пальцы к голубоватой жилке на шее и почувствовал ее теплое биение. Перед ним действительно была мисс Адлер – живая, но основательно перепачканная углем и пребывающая в странном оцепенении. Мистер Нортон подхватил безвольное тело на руки и отнес в здание приюта – тепло камина и глоток крепкого чая вернули бедняжке сознание раньше, чем успел приехать доктор. Память к певице возвращалась куда медленнее, чем сознание. Она смотрела на мир огромными, удивленными глазами и утверждала, что ничегошеньки не помнит! То есть помнит, но очень смутно…

Помнит вполне отчетливо мистера Нортона, собаку – Тобби заметно подрос! Дальнейшее же всплывает в ее памяти туманно: что-то вроде ужина в клубе… огромный жуткий громила… Мисс Адлер терла лоб и подносила к точеному носику флакон с нюхательной солью, пытаясь пробудить память. Еще… она помнит… она помнит дивную, небесную музыку… Все! Больше ничего!

Доктор покачал головой, несколько раз пересчитал пульс, прописал полный покой и успокоительное. Он уверял, что память быстро вернется к молодой женщине, но леди Абигэйл, по стечению обстоятельств навещавшая приют, с сомнением поджала губы:

– Спрячьте ваши пилюли, доктор. Перед вами не обычная пациентка, эта молодая леди – медиум. Я уверена, все прошедшие дни она странствовала в горних мирах и вернулась сюда ради высокой миссии!

Как приятно бывает оказаться в собственной постели – среди перин, грелок с теплой водой, шелковистых простыней и кружев. Ее небольшое представление удалось отлично – леди-медиум, утратившая память, имеет все шансы избежать полицейского допроса. Тем более грязь и пыль от древесного угля надежно скрыли следы копоти и запах гари, которыми пропитались волосы и одежда Ирэн во время пожара.

Даже число «20», написанное прямо на простыне быстросохнущими чернилами, не могло поколебать ее прекрасного настроения. Ирэн потянулась и зевнула и – мистер Нортон был очень мил… настоящий рыцарь – прогуливал ее песика… и даже не подумал звать полицию… действительно, мистер Нортон очень, очень достойный мужчина… и нос у него с горбинкой – почти такой же, как у мистера Холмса… где сейчас Шерлок? …надо узнать имя… имя Паука… Ирэн уснула, спала как никогда крепко.

Утром она прямиком направилась в кабинет, потребовала подать завтрак прямо туда, вызвала горничную и синьора Сильвио. Импресарио потирал марципановые ладошки: уже вчера он готов был отменять концерты, но не сделал этого из опасения, что его турнут из уютной виллы! А сегодня…

С утра газетчики терзают его – предлагают до сотни фунтов за эксклюзивное интервью с леди-медиумом. Концерт ожидает полнейший аншлаг! Больше того, ловкие людишки втридорога перепродают билеты…

Ирэн обворожительно улыбнулась зеркалу – пожалуй, беготня на свежем воздухе пошла ей на пользу: она очень посвежела! А может быть, это смесь копоти и древесного угля производит на кожу омолаживающее действие? Она обернулась к импресарио:

– Надеюсь, у вас припасено несколько хороших мест на самый крайний случай? – Заинтригованный итальянец кивнул. – Отлично! Пошлите пару приглашений главе департамента уголовных расследований, другой – инспектору Лейстреду…

Импресарио брезгливо скривился:

– О, нет! В ваше отсутствие, душенька, эти господа дважды перерыли весь дом – от подвалов до чердака, арестовали повара со всей кухонной прислугой и продержали до самого утра – я остался без обеда, ужина и завтрака…

– Недопустимая беспардонность! Извиняет мистера Лейстреда только то, что он спас мне жизнь. Да-да, иначе один громила размозжил бы мне башку…

– Что-что?

– Так говорит местная шпана. Иными словами, он раскроил бы мне череп.

– Ужасно, – замахал руками экспансивный синьор. – Душенька, избавьте меня от кровавых подробностей! Кому еще отправить приглашение?

– Его высочеству, Вильгельму, князю, фон и все-такое-прочее…

– Сомневаюсь, что за последние полгода у него выросли крылья – он не успеет приехать в Лондон из своей богемской норы.

– Увы… Он уже в Лондоне!

– Святая Дева! – Импресарио схватился за сердце и вопросительно вскинул брови.

– Любопытствуете, куда отправить? Дайте подумать… – Ирэн прикусила кончик пера, что-то прикинула. – Итак, я видела его в полумаске – значит, он путешествует инкогнито. Инкогнито – это значит, он остановился в императорском номере отеля «Лэнгхэм», под именем фон Крамма. Вильгельм не способен придумать ничего нового! Туда и отправьте… – Она повернулась к горничной: – Энни, скоренько найди в багаже мое изумрудно-зеленое платье. Возьми в помощь пару девушек, и спорите с него все банты, кружева и прочие изыски, до последней блестки, потом аккуратно отпаришь…

– А дальше что?

– Ничего! Вечером я буду в нем петь…

Горничная ушла, всхлипывая, что хозяйка совсем хворая и на голову ослабла, а еще хочет петь – точно помрет после концерта, и бедолага Энни опять останется без места. Импресарио тоже выглядел обеспокоенным:

– Милая девушка отчасти права – с платьем зряшная затея. Вас, моя несравненная Ирэн, – вас! – газетчики станут сравнивать с наглой писклявой девицей, которая тоже являлась на концерт без украшений…

– Нет, мой любезный друг, этого не произойдет ни-ког-да… – Она примерила многострадальный фермуар, ослепив синьора Сильвио фейерверком зеленых искр.

– Magnifique![11]– всплеснул руками импресарио.

Концерт проходил с полным триумфом, уже в антракте букеты – один пышнее другого – теснились в гримерной и уютном будуаре примы, цветочные ароматы пропитали все вокруг негой и страстью. В этой прекрасной живой раме Ирэн возлежала на козетке, величественная, как античная богиня.

Беззвучно открылись двери, и внесли изысканный букет орхидей!

В букете не обнаружилось ни записки, ни малейшего другого намека на их отправителя, только прямоугольник плотной белой бумаги с вырезанными из газеты и наспех приклеенными цифрами «2» и «0».

Ирэн отшвырнула карточку на столик, плотно уставленный гримерными принадлежностями. Подняла глаза на календарь – двадцать! – ровно столько дней оставалось до истечения срока, предоставленного ей шталмейстером богемского двора.

Похоже, в холле у двери произошла некоторая заминка, наконец, створки дверей будуара распахнулись, в луче света появился крупный мужчина с длинным, выпяченным подбородком, свидетельствующим скорее об упрямстве, чем о сильной воле, его губы были по-детски пухлыми, а глаза прикрывали тяжелые веки. Одет гость был с избытком роскоши, который человек хорошего тона счел бы варварским – так, его плащ был подбит алым шелком, а меховая отделка украшала не только воротник, но и сапоги. На пряжках сапог, опаловой пряжке, скалывавшей плащ, красовался герб Богемии.