– Я не пью.

– Все равно, выпей со мной. Мне нужна компания.

Сюй Юйлань сказала:

– Выпей с товарищем бригадиром.

Пришлось Сюй Саньгуаню подставить стопку. Бригадир налил ему водки:

– Пей до дна!

– Я пригублю.

Бригадир стукнул по столу:

– Ты меня уважаешь?

Сюй Саньгуань одним махом осушил стопку, и ему стало тепло и хорошо, словно внутри чиркнули спичкой. Он с удовольствием закусил куском мяса.

Сюй Юйлань сказала:

– Товарищ бригадир, наш Второй каждый раз нам рассказывает, какой вы хороший, добрый, простой, заботливый…

Сюй Саньгуань вспомнил, какими словами Второй ругает бригадира, но произнес совсем другое:

– А еще говорит, что народ за вас горой…

Бригадир кивнул:

– Правильно говоришь. До дна!

И Сюй Саньгуань опять выпил. Бригадир продолжил:

– Это точно – на сто километров в округе не сыщешь такого честного, как я. Любое дело решаю по справедливости…

У Сюй Саньгуаня опять закружилась голова, помутилось в глазах, задрожали ноги, а потом и руки. Он вспомнил, что Гэньлун лежит на больничной койке, и подумал, что и сам скоро окажется там же…

Бригадир спросил:

– Ты что трясешься?

– Замерз.

– Выпей, согреешься!

– Товарищ бригадир, я больше не могу – плохо себя чувствую.

Бригадир всунул ему в руку стопку:

– Пей! Вот мы сейчас проверим, уважаешь ты меня или нет!

Сюй Юйлань добавила:

– И правда, выпей, товарищ бригадир правильно говорит.

Сюй Саньгуань понял, что она просит его из-за Второго. Он подумал: что же делать, выпью, чтобы сын раньше вернулся в город.

От третьей стопки в желудке у него поднялась такая волна, что он срочно побежал на улицу и долго сотрясался от рвоты. Потом он долго сидел на корточках и приходил в себя от боли. Наконец утер рот и вернулся за стол со слезящимися глазами.

Бригадир тут же вручил ему еще одну стопку:

– Пей! Покажи уважение!

Сюй Саньгуань подумал: надо Второго вернуть в город, помру так помру. И выпил еще. Сюй Юйлань поглядела на него и испугалась:

– Больше не пей. Как бы чего не вышло.

Бригадир успокоил ее движением руки:

– Не суетись ты. Я однажды литр водки выпил. Когда выпил первую бутылку, мне плохо стало. Я сунул два пальца в рот, почистился, а потом еще пол-литра уговорил.

Тут он обнаружил, что и у них первая бутылка кончилась, и послал Сюй Юйлань за новой.

В тот вечер бригадир упился в дым. Наконец он, шатаясь, добрел до двери, облегчился с порога, потом медленно обернулся, обвел хозяев мутным взглядом и просипел:

– На сегодня хватит. Потом еще выпьем.

Когда он ушел, Сюй Юйлань первым делом дотащила Сюй Саньгуаня до кровати, раздела, укрыла, а потом стала убирать со стола. Сюй Саньгуань долго икал, а потом забылся и прохрапел всю ночь. На рассвете он проснулся с тяжелой головой. Сюй Юйлань уже ушла жарить хворост. Сюй Саньгуань посидел, подождал, пока голова немного отпустит, и отправился в больницу проведать Гэньлуна.

Койка его была пустая, не застеленная, только на матрасе чернело старое кровавое пятно. Сюй Саньгуань подумал: не мог же он так быстро выписаться. Другой больной сказал ему:

– Тот, у которого был инсульт, вчера помер.

Сюй Саньгуань вышел во двор, сел на кучу битого кирпича и долго сидел на зимнем ветру, спрятав руки в рукава, с поднятым воротником. Он вспоминал, как А-Фан и Гэньлун учили его, что перед сдачей крови надо выпить много воды, а после – два ляна рисового вина и закусить жареной печенкой. И плакал…

Первому в деревне становилось все хуже. Он еле таскал ноги и все время мерз: даже когда спал в ватнике и укрывался ватным одеялом, просыпался с ледяными ногами. Через два месяца он перестал вставать. Спал по нескольку дней, ел холодный рис, запивал холодной водой…

Однажды вечером к нему пришел Второй. От его деревни было три часа пешего ходу. Как он ни колотил в дверь, как ни орал, никто ему не отвечал. Наконец он заглянул в щель и увидел, что брат лежит в кровати и беззвучно шевелит губами.

Второй закричал:

– Да открывай же дверь! Ветер дует, снег идет, я уже закоченел! Кончай издеваться!

Стемнело, а Первый все не открывал. Второй испугался: может, он выпил ядохимикат? Решил с собой покончить? Он сбил ногой замок и ворвался в комнату. У Первого лоб пылал, температура была за сорок. Он пробормотал:

– Заболел я.

Второй сказал:

– Поехали домой. Мы успеем на ночной пароход.

Он взвалил его на спину и пять километров тащил до ближайшей пристани. Среди мерцающих в темноте сугробов он разглядел беседку, от которой ступеньки спускались к реке. В беседке он уложил брата на глиняную скамейку, заметил, что голова и спина у него засыпаны снегом, и стал отряхивать. Первый был весь мокрый. Он пролепетал:

– Мне холодно.

Второму-то как раз было жарко. Он снял ватник, укутал им брата и спросил:

– Когда придет пароход?

Первый ответил:

– В десять. – Но так тихо, что Второй расслышал, только когда поднес ухо к самым его губам.

Ждать оставалось часа три. Второй усадил брата на землю, потому что там меньше дуло, укутал его с головой своим ватником, но было ясно, что за три часа он может замерзнуть насмерть. Второй сказал:

– Сиди тут, а я сбегаю за одеялом.

И побежал обратно в деревню. От спешки он по дороге несколько раз упал и больно ушибся. В комнате он отдышался, схватил одеяло и помчался обратно. В беседке Первого не было. Второй испугался, стал его звать… Вдруг он заметил в углу какое-то тряпье. Присмотрелся, а это брат лежит на полу и не шевелится, а рядом одеяло валяется. Второй пощупал его лоб, руки – они были ледяные.

– Первый, пожалуйста, не умирай!

Наконец Первый слегка повернул голову. Живой! Второй укутал его одеялом и ватником, сел на землю, оперся о скамейку, а брата положил себе на колени и обнял. Когда у него затекали руки или ноги, он их высвобождал, разминал, а потом продолжал греть брата. К этому времени он и сам замерз: пот остыл, снег растаял. Когда пришел пароход, Второй дрожал крупной дрожью. На пароходе он пробрался на корму, посадил Первого на стул у горячей переборки, за которой гудел двигатель, а сам к ней прислонился.

В город они приплыли затемно. Второй тащил на себе брата, укутанного в одеяло. В темноте он был похож на велосипед с прицепом. Его неровные следы переливались в свете фонарей.