Раз и навсегда.

Он дал себе слово раскрыть убийство Рогера Эрикссона.

Пока Харальдссон пытался оплодотворить жену, не покушаясь на ее ночной сон, человек, который не был убийцей, сидел в халате примерно в километре от него, в спорадически освещенном районе с частными домами, и следил за ходом расследования. По интернету. Он сидел в темноте, освещенный лишь холодным светом экрана, в помещении, которое гордо именовал рабочим кабинетом. Местная газета по-прежнему много писала о происшествии — он не мог заставить себя называть это убийством, — хотя теперь уже не столь часто сообщала новые подробности. Сегодня основное внимание уделялось «школе в шоке» с четырехстраничным репортажем из Пальмлёвской гимназии. Высказаться, похоже, дали всем, от персонала столовой до учеников и учителей. «Большинство из них вполне могли бы помолчать», — заключил человек, который не был убийцей, вчитываясь в каждую шаблонную строчку, в каждую полную клише цитату. У всех вроде бы имелось собственное мнение, но сказать им было нечего. Местная газета смогла также рассказать, что прокурор принял решение о задержании мальчика того же возраста при минимальной степени подозрения в причастности. Вечерние газеты сообщали больше. Знали больше. Освещали подробнее. На сайте «Афтонбладет» говорилось, что мальчик ранее терроризировал и избивал жертву и, очевидно, явился непосредственной причиной того, что убитый сменил школу. Автор статьи с фотографией в полный рост сделал и так трагическую историю еще более душераздирающей, написав о том, как затравленный мальчик, отделавшись от своих мучителей, поднялся и начал новую жизнь, обрел в новой школе новых друзей и уже начал смотреть в будущее с надеждой, когда подвергся бессмысленной жестокости. Все рыдают.

Человек, который не был убийцей, прочитал трогательный текст и предался воспоминаниям. Хотел бы он, чтобы этого не случилось? Определенно. Но так думать нельзя. Уже случилось. Значит, ничего не изменить. Раскаивается ли он? В общем-то нет. Раскаяние означало для него, что он поступил бы иначе, возникни та же ситуация снова.

А он не поступил бы иначе.

Просто не мог.

Слишком многое было поставлено на карту.

Он перешел на сайт газеты «Экспрессен». Там под рубрикой «В настоящий момент» имелась заметка с заголовком «Подозрения в отношении задержанного убийцы из Вестероса ослабли». Плохо. Ели полиция отпустит этого юношу, она начнет новые поиски. Он откинулся на спинку офисного кресла, как делал всегда, когда ему требовалось подумать.

Он думал о куртке.

О зеленой куртке «Дизель», запихнутой в коробку у него за спиной. О куртке Рогера. Допустим, ее нашли бы у арестованного молодого человека дома.

Мысль на первый взгляд эгоистичная, равно как и действие. Лжесвидетельство с целью переложить вину на ближнего. Аморальный прием с целью эгоистично избежать последствий собственных действий.

Но так ли это на самом деле?

Человек, который не был убийцей, мог бы помочь родным и друзьям Рогера. Они смогли бы перестать размышлять над тем, кто же погубил жизнь парня, и на сто процентов посвятить себя столь важной психологической переработке скорби. Он мог бы закрыть вопрос. Помочь всем жить дальше. Это дорогого стоит. В качестве бонуса он еще повысил бы процент раскрываемости дел у полиции Вестероса. Чем больше он думал, тем больше это представлялось ему неэгоистичным поступком. Просто благим деянием.

Ему не потребовалось долго стучать по клавишам, чтобы узнать, кого задержала полиция. Леонарда Лундина. Его имя широко обсуждалось в чатах, на форумах и в блогах. Интернет — это фантастика.

Вскоре он уже имел и адрес.

Теперь он может помочь всерьез.

Себастиан посмотрел на часы — в который уже раз? Он не знал. 23:11. В прошлый раз было 23:08. Неужели время может так тянуться? Ему не сиделось на месте. Он не хотел оставаться в этом городе, в этом доме. Что же делать? Расположиться в кресле, читать книгу и чувствовать себя как дома. Невозможно. Это жилище он не воспринимал как дом, даже когда действительно жил в нем. Себастиан уже прошелся по всем ТВ-каналам, не найдя ничего интересного. Поскольку он не пил, бар его не интересовал. Не увлекала его и мысль покопаться среди оставшихся от матери флаконов и шариков с ароматическими маслами и скользнуть в расслабляющую/освежающую/гармоничную/энергетическую ванну в просторной и почти роскошной ванной комнате, служившей матери убежищем и являвшейся единственной комнатой, которую она (если Себастиану не изменяла память) заставила мужа дать ей обставить и оборудовать самостоятельно. Ее комната в Его доме.

Себастиан некоторое время побродил по вилле, открывая шкафы и ящики. Отчасти им двигало чистое любопытство — он всегда открывал шкаф в ванной у людей, у которых гостил, — но он был вынужден признать, что двигало им еще и желание посмотреть, что произошло в доме после того, как он его покинул. Складывалось определенное впечатление, что, по сути, ничего. Изысканный фарфор из Рёрстранда[7]стоял на своем месте в белой угловой горке, декоративные тканые украшения и скатерти для каждого торжества и времени года лежали в гардеробах отглаженными. Правда, имелась масса новых бессмысленных украшений из стекла и фарфора и разных сувениров, привезенных из поездок и отпусков, которые соседствовали на полках за закрытыми дверцами шкафов с подарками из совсем другой жизни: с подсвечниками, вазами — из другой эпохи — и пепельницами. Предметы, редко или никогда не использовавшиеся, сберегаемые лишь по той причине, что их принес в дом кто-то другой, — считалось, что невозможно избавиться от них, не показавшись неблагодарным или (упаси Господи!) не создав впечатления, будто ты обладаешь лучшим вкусом, чем даритель. Конечно, имелись вещи, которых он прежде не видел, но дух в доме оставался тем же. Несмотря на новую мебель, снесенные стены и современные элементы в освещении, в глазах Себастиана дом представлял собой море бессмысленности, которая создавала лишь впечатление, что жизнь у Бергманов текла так же спокойно, размеренно и с оглядкой, типично для среднего класса, как ему помнилось. Один вид оставленных вещей приводил его в еще большее уныние и вызывал ощущение невероятной усталости при мысли о том, что ему придется заниматься всем этим дерьмом. Отделываться от него.

Маклер позвонил около трех часов дня. Он казался немного озадаченным отношением Себастиана — ведь в настоящее время все рассматривают свои дома как инвестиции и обычно распоряжаются такими инвестициями с современным капиталистическим подходом. А Себастиан совсем не торговался. Он хотел продать в принципе за любую цену. Желательно сегодня же. Маклер пообещал заехать как можно скорее. Себастиан надеялся, что это произойдет уже завтра.

Он подумал о женщине из поезда. Записка с ее телефоном лежала у него возле кровати. Почему он не спланировал все получше? Не позвонил ей раньше, предложив поужинать в каком-нибудь приятном ресторане по ее выбору. Мог бы обстоятельно и хорошо поесть и выпить. Поболтать, посмеяться и послушать. Узнать ее за вечер. Сейчас они уже сидели бы в вестибюле отеля, опустившись в удобные кресла под звуки приятной фоновой музыки, каждый со своим бокалом в руке, и он смог бы осторожно, как бы ненароком, коснуться пальцами ее голых коленей, выступающих из-под края платья.