Он жил недалеко от Моравского кладбище на Тодд-хилл. Квартира была просторной. Жалюзи на окнах почти всегда закрыты. Ему не нравился Нью-Йорк, но он любил балет, а балет в этом городе, особенно после войны, процветал. К тому же в этом городе жила Саша Вайнер. Рада так и не смогла понять суть этих отношений. Даже не отношений. Нет. Обожания. Словно Клодиу отчаянно нуждался в ком-то, кому бы мог поклоняться. Иногда Рада заводила с ним разговор о женских особях его вида, но он говорил, что когда-то их всех убили самцы вендари.

– Ты тоже убивал своих женщин? – спрашивала его Рада. Клодиу качал головой и называл себя нерадивым сыном своего племени.

Когда Рада узнала о баре Боаза Магидмана, она спросила Клодиу разрешения пойти туда. Он улыбнулся и сказал, что знает, кто ждет ее на улице, боясь войти в дом древнего. Это была еще одна слуга по имени Мэйтал. Она сама нашла Раду, когда та пыталась отыскать для Клодиу жертву в Бронксе, решив сменить обстановку Бруклина. Хозяином Мэйтал был древний, который называл себя Гудэхи. Мэйтал клялась, что он рассказывал ей о том, каким было место, где построен Нью-Йорк, десятки тысячелетий назад.

– А мой рассказывал мне о Египте, – говорила Рада.

В тот день, когда они встретились – обе искали жертву для своего хозяина, Мэйтал предупредила Раду, что если Гудэхи увидит ее на его территории, то убьет.

– Ты тоже хочешь убить Мэйтал? – спросила Рада Клодиу.

– Мне все равно, – честно признался он. – У меня никогда не было постоянного дома.

– Может быть, тогда нашим домом станет этот город? – спросила Рада и призналась, что больше не хочет возвращаться в Старый Свет. – Возможно, я даже не хочу больше покидать этот город.

Но прошло несколько лет, и Нью-Йорк остался позади. Началом этому послужило знакомство Рады с Алланом Монсоном. Ночь с бездомным интеллектуалом, затем утро, завтрак. Они разговаривали о Джеке Керуаке, Вильяме Берроузе, Дилане Томасе, Аллене Гинсберге. Много историй у Монсона было о товарных поездах, в которых он несколько раз пересекал страну с востока на запад и обратно. Но что-то во всех этих рассказах было не так. Рада чувствовала это, но не могла понять. Не могла она понять и стремление Монсона познакомить ее со своими друзьями или познакомить его с ее друзьями. Рада отказывалась до тех пор, пока не поняла, что влюблена в него. Тогда они отправились в Гринвич-Виллидж.

В квартире еврейского поэта-гомосексуалиста книг было больше, чем мебели. Она вспомнила писателя-бисексуала, которого встретила когда-то давно на Тауэрском мосту в Лондоне. Поэт, друг Монсона, слушал внимательно и близоруко щурился, пытаясь заглянуть Раде в глаза. Потом какая-то девушка заговорила о «Beatles», и Рада предпочла ретироваться. Они ушли с Монсоном на кухню. Холодильник был пуст, если не считать пакета с молоком. За грязными окнами шумел ночной город. Кран в раковине был сломан, и тонкая струйка воды текла на грязную посуду.

– Ну, как тебе мои друзья? – спросил Монсон.

– Я видела и более странных людей, – сказала Рада.

– Хочу, чтобы теперь ты познакомила меня со своими, – прошептал ей на ухо Монсон. Его пальцы заскользили по бедрам Рады, медленно, неспешно начиная поднимать вверх длинную юбку. – Давай сделаем это здесь, – предложил он.

Рада не ответила, но и возражать не стала. Монсон усадил ее на кухонный стол. Зазвенела пряжка ремня его вытертых джинсов. Рада обняла его за шею. Под шатким столом что-то зазвенело. Монсон смотрел Раде в глаза и улыбался.

– Что смешного? – зашипела она на него. Он покачал головой, но улыбаться не перестал. – Ну и черт с тобой, – буркнула Рада, крепче прижалась к нему. Кто-то вошел на кухню, достал из холодильника пакет с молоком, спросил у Монсона, не видел ли он чистый стакан.

– Сейчас посмотрим, – пообещал ему Монсон, протянул руки за спину Рады, взял со стола стакан, передал вошедшему.

– Спасибо, – сказал тот.

Все это время Рада держала глаза плотно закрытыми, и даже когда они снова остались с Монсоном одни, ей казалось, что кто-то стоит возле холодильника и смотрит на них.

– Мы уже одни, – шепотом сказал Монсон. Рада не ответила, лишь ближе подвинулась к нему, чтобы лучше чувствовать его внутри себя.

После, когда они покинули кухню, их встретил голый поэт в заваленной книгами комнате. Он и еще несколько человек без одежды сидели на старом диване бок о бок и разговаривали о Ницше, Кафке и Джеймсе Джойсе. Другие, в одежде, ходили по комнате, стояли у окна, сидели на кровати и стульях, принимая участие в разговоре. Нагота друзей, казалось, совершенно не беспокоила их.

– Обещаю, тебе они понравятся, – сказала неделю спустя Рада своей подруге Мэйтал. – К тому же Монсон сам просит познакомить его с моими подругами. А у меня кроме тебя и Клодиу никого больше нет.

– Кажется, ты действительно влюблена в него, – сказала Мэйтал. Рада покраснела и пожала плечами. – Не думаю, что таким, как мы с тобой, стоит в кого-то влюбляться.

– Зачем тогда жить? – Рада снова улыбнулась и рассказала о том, как занималась любовью на кухне, в то время как кто-то приходил, чтобы взять молоко из холодильника. Потом рассказала об обнаженной полемике в заваленной книгами комнате.

– Им бы встретиться с Ницше лично! – рассмеялась Мэйтал.

– Ты встречалась с Ницше?

– И даже призналась ему, что еврейка, а он сказал, что ему плевать!

– Обещаю, что с друзьями Монсона будет веселее, чем в баре Боаза Магидмана, – сказала Рада, но Мэйтал, казалось, уже и сама жаждала этой встречи.

Они договорились на субботу следующей недели. Но на этот раз вместо Гринвич-Виллидж Монсон повел их в Бруклин, в район Хайтс. Там среди старых, пришедших из прошлых веков зданий, они остановились возле каменного дома викторианской эпохи. У входа росло старое высокое дерево. Его ветви доставали до окон верхних этажей дома. Привезшее их такси лихо сорвалось с места, свернуло с Пьерпонт стрит на Генри стрит, скрылось из вида.

– Ого, я ждала тараканов и пустого холодильника, – как-то не к месту пошутила Мэйтал, но Монсон неожиданно рассмеялся. Его смех гулко разнесся по ночной улице.

Они поднялись по каменным ступеням, минуя крохотный палисадник. Дубовая дверь была не заперта. Монсон жестом предложил Раде и Мэйтал войти первыми. Свет внутри не горел.

– Это что, вечеринка с сюрпризом? – шепотом спросила Раду Мэйтал. – Я чувствую здесь мысли других людей. – Она вдруг напряглась, замерла на месте. Входная дверь захлопнулась за спиной. – Что-то не так, – сказала Мэйтал.

Рада позвала Монсона по имени. Он не ответил. В сплошной темноте ничего не было видно.

– Аллан, что происходит, черт возьми? – Начала не то злиться, не то бояться Рада.

Затем она увидела яркую вспышку, похожую на молнию, которая на мгновение осветила все вокруг, услышала громыхнувший выстрел. Дробь из ружья пробила Мэйтал грудь, превратив в кровавое месиво. Кровь и раздробленные кости брызнули Раде в лицо.