– Но так ведь оно и есть. – Я пинаю ракушку. – Это говорю тебе я, его фанатично преданный житель.

Аарон сплетает пальцы и тянется вверх. Я смотрю на песок.

– Дэвид классный, – улыбается он. – Я рад, что нам удалось как следует пообщаться в эти выходные.

Я разглядываю кольцо на своей левой руке. Оно сверкает на солнце, рассыпая по сторонам бриллиантовые искры. Зря я не сняла его. Могла ведь и потерять в воде.

– Да, – киваю я. – Он классный.

– Знаешь, я завидую вашей дружбе с Беллой. У меня близких друзей со школы почти не осталось.

– Мы дружим с семилетнего возраста. По-моему, в детстве мы не расставались ни на минуту.

– Она за тобой как за каменной стеной…

Звучит скорее как утверждение, а не вопрос.

– Разумеется. Белла – моя семья.

– Здорово, что за ней кто-то приглядывает. Я, само собой, не в счет.

Он криво улыбается.

– Еще как в счет! Пойми, дело не в тебе. А в тех парнях, с которыми Белла встречалась раньше. Они ее ни во что не ставили. Она так быстро теряет голову.

– А я нет, – Аарон неловко кашляет и замолкает.

Мне кажется, его молчанию не будет конца, как не будет конца синеющему передо мной горизонту.

– То есть так было в прошлом, – хрипло добавляет он.

Я догадываюсь, что скрывается за этими словами. Я знаю, в чем он хотел бы, но пока не может признаться. Даже мне. Он влюблен в нее. В мою лучшую подругу. Я смотрю на него, но он не отрывает глаз от океанской глади.

– Ты на серфе катаешься? – спрашивает он.

– А похоже?

Он оборачивается. По губам его скользит застенчивая улыбка.

– Просто я подумал, что порядком тебе надоел своими сердечными излияниями.

– Нисколько. Думаю, я сама тебя спровоцировала.

Я подхожу к кромке воды. Аарон не отстает.

– И нет, на доске я не катаюсь.

Ни один серфер не рассекает океанские волны. Но уже вечер. А истинных серферов после девяти утра на пляже днем с огнем не сыщешь.

– А ты катаешься?

– Нет, но всегда мечтал научиться. Я вырос вдали от океана. Впервые увидел его, когда мне исполнилось шестнадцать.

– Не может быть! Откуда же ты родом?

– Из Висконсина. Мои родители не особо любили путешествовать, но отпуск неизменно проводили на озере. Каждое лето мы снимали один домик на озере Мичиган и всю неделю не вылезали из воды.

– Здорово.

– Попробую уговорить Беллу съездить туда осенью. Прекраснейшее место. Мое любимое.

– Белла не очень-то благоволит к озерам.

– Но это ей непременно понравится.

Аарон снова откашливается.

– Слушай… Спасибо за твои слова. Про маму. Я никому про нее не рассказывал.

– Да все в порядке. – Я старательно пялюсь на свои ноги. – Не переживай.

Неожиданно к нам подкатывает волна.

Аарон отскакивает.

– Черт! Да она ледяная.

– Не выдумывай. На дворе август. Вот побывал бы ты здесь в мае, почувствовал бы разницу.

Аарон перепрыгивает с ноги на ногу и вдруг замирает, пристально уставившись на меня. Поддевает убегающую волну и подбрасывает ее вверх. Холодная вода каскадом обрушивается на меня, блестит на теле каплями-оспинками.

– И никакая не ледяная, – фыркаю я.

Я резко нагибаюсь и окатываю его водой. Он прикрывается полотенцем. Мы срываемся с места и несемся в океан, все дальше и дальше, не переставая брызгать друг на друга, пока не промокаем насквозь, а полотенце Аарона не превращается в тяжелую, набухшую водой тряпку.

Не удосуживаясь снять шляпу, я ныряю. Бодрящая вода стылыми иглами впивается мне в голову. Когда я выныриваю, прямо передо мной оказывается Аарон. От его напряженного взгляда меня так и подмывает оглянуться, но я не оглядываюсь.

– Что с тобой?

– Ничего, – мотает он головой. – Просто… Ты мне нравишься.

Миг – и мы уже не в Атлантическом океане, не на пляже, а в той самой квартире, в той самой постели. Его руки, отбросившие мокрое полотенце, обнимают меня. Его губы целуют меня в шею, его тело движется медленно, ритмично, страстно – требовательно и настойчиво. Кровь вскипает во мне, с губ слетает неслышное «да».

Я зажмуриваюсь. Стоп. Стоп. Стоп.

– Побежали наперегонки?

Я черпаю воду горстью, обливаю Аарона и задаю стрекача. Я быстрая. Обгоню почти любого. А уж Аарона, обремененного десятью килограммами сырого полотенца, и вовсе обставлю в два счета. Когда я возвращаюсь, Белла просыпается. Она сонно перекатывается на бок, заслоняясь козырьком ладони от солнца.

– Где ты была? – спрашивает она.

Но я, задыхаясь, лишь хватаю открытым ртом воздух.

Сентябрь. На работе аврал. Если конец августа – пора всеобщего отдохновения, то сентябрь – сплошная гонка на выживание. Вернувшись в офис, я с головой зарываюсь в документы и не поднимаю ее до самой пятницы. В среду, задыхаясь от волнения, звонит Белла.

– Я ему все рассказала! – визжит она в трубку, и до меня доносится приглушенный смех Аарона.

Я представляю, как он осторожно, боясь потревожить зарождающуюся в ней новую жизнь, прижимает ее к себе.

– И?

– Данни спрашивает «и»? – хохочет Белла.

Снова возня, и я слышу Аарона.

– Данни? Привет.

– Привет. Поздравляю.

– А, хм… Спасибо.

– Ты рад?

Он задумывается. У меня сжимается сердце. И вдруг его голос, звенящий от ничем не замутненной, переполняющей его чистейшей радости, снова врывается мне в ухо:

– Да. Ты не поверишь, но да. Я абсолютно счастлив.

В субботу мы с Беллой, купив кофе в «Лё пан котидьян» на Бродвее, отправляемся по магазинам. Я воображаю, как мы прошвырнемся по бутикам Пятой авеню и, может, заскочим в «Антрополоджи», «Джей Кью» или «Зару», но вместо этого я, со стаканчиком американо в руке, замираю перед витриной «Жакади», французского магазинчика детской одежды.

– Пошли, – пихает меня Белла. – Смотри, как здесь чудесно.

Я следую за ней внутрь, где на столах лежат подобранные по цвету панамки, вязаные свитерки и малюсенькие комбинезончики, а на полках стоят изящные круглоносые башмачки с ремешками и мокасинчики из лакированной кожи – такие нарядные, кукольные, игрушечные. Белла торжествует. Лицо ее горит, сияет восторгом, да и вся она, с разметавшимися по плечам волосами, в розовом шелковом платье-комбинации и завязанном на талии белом хлопковом свитере, который ей явно велик, прекрасна, словно юная богиня.