под ногами  похрустывал ледок, воздух был морозным и све-жим. Я пошел пешком, чтобы привести в порядок собственные мысли. Я вдыхал полной грудью первый зимний воздух, ноги твердо ступали по асфальту, вчерашний хмель уступал место легкой слабости.

Правда, как это ни странно, Игорь мне так ничего и не объяснил, нарисовал на бумажке адрес, сказал, что, как приеду, сразу должен сюда придти и сказать, что отец болеет, что ничего присы-лать не нужно, а потом погулять дня три по Питеру и вернуться домой. И денег дал. Почти две сотни.

Я ничего не понял, но вечером, когда еще раз приехал в госпиталь, отец активно стал настаи-вать на поездке. Что ж, я не особенно сопротивлялся. Наталья сбегала на вокзал, купила билет (ес-тественно не без помощи Жени-милиционера), я сел в поезд, открыл Булгакова, а об остальном вы знаете.

1.

Гарик сообщил, что с отцом все нормально, бодр и весел. Гарику обрадовался, рассказал, как за ним сестрички ухаживают, как глазки строят, когда уколы делают.

Я научился понимать отца за годы болезни. Сегодня его слова означали, что настроение у него не очень, но он пытается казаться уверенным и спокойным. Так, что же его волнует? Мое  отсут-ствие? Но он сам этого хотел.

На вопрос об Игоре отец никак не отреагировал, только удивленно спросил: «А почему это он должен приходить?» и больше к этому не возвращался. Вот и «Игорек». Странно все это. Странно.

Договорившись с Гариком о новом звонке завтра вечером, я покинул вокзал. Решение немед-ленно купить билет и ехать обратно как-то остыло. Не знаю, почему.

Часы показывали около половины первого, когда я вышел из метро около Дворцовой площади. Мне нужно было попасть на улицу Декабристов а, как мне объяснили, это проще всего сделать от Медного Всадника.

Пересекая историческую площадку военных и прочих разных действий, я долго смотрел на Зимний дворец. Нет, меня не поразила его красота. Да и самой красоты этой я не увидел. Старое, очень помпезное, плохо отремонтированное здание, с потускневшей позолотой и потемневшей краской, никак не производило впечатления главного дворца России. Но, тем не менее, он им был.

Вчера, проезжая здесь несколько раз на автобусе, я обратил внимание, что площадь больше по-хожа на декорацию, что она искусственна, в ней нет  жизни, простой, обыденной человеческой жизни. Сегодня это еще резче бросалось в глаза.

Но, вероятно, это так и следовало быть. Там, где вершатся судьбы страны, маленький человечек должен чувствовать себя букашкой, темной, пришибленной, никому не нужной букашкой, скор-чившейся от страха и раболепия.

Много лет спустя, моя жена говорила мне, что это комплекс неполноценности провинциала. Что все это не так. Что надо понимать и чувствовать «музыку камня». Грешен. Не чувствую. Здесь.

Зачем мать уехала от нас с отцом в Питер? Из нашей светлой, теплой квартиры в эту холодную вонючую кладовку, из маленького зеленого городка в этот каменный равнодушный монстр?!

Я вышел на Неву. Холодную и неприветливую. Остановился у воды, спустившись по ступеням к самому льду. Лед был совсем тонким, едва схватившимся, ступив на него можно было прова-литься. Провалиться, чтобы уже не выбраться никогда. Не по такому ли льду иду сейчас я?

Впрочем, тогда я вряд ли об этом подумал. Скорее всего, эти ассоциации появились у меня се-годня, спустя двадцать лет после событий, о которых рассказываю. А тогда я постоял на набереж-ной, покурил, окончательно продрог и пошел дальше.

Медный Всадник, припорошенный снегом, был совсем таким, каким я видел его на картинках в книгах, на фотографиях, в кино. Он был знакомым, и это знакомство впервые примирило меня с холодным городом.

А вот Исаакий не вдохновил. Наверное, я просто не любил (и не люблю) громадных каменных сооружений.

Я обошел знаменитый собор, поглазел на памятник Александру, и двинулся дальше.

Хотелось согреться, залезть куда-нибудь в тепло, хотя бы не на долго, но ничего подходящего не попадалось. Улица, по которой мне нужно было идти, была такой же холодной и казенной, как и все прочие. Тогда я пожалел, что не купил обратного билета. Что мне здесь надо? Кому я нужен? Что и как я буду искать в равнодушном городе? Все эти вопросы не давали покоя.

Впрочем, довольно скоро я пришел на Декабристов. Оставалось найти дом. Это тоже не заняло много времени – он как  раз стоял на перекрестке, прямо напротив винного магазина.

Подобное соседство делало улицу оживленной и весьма своеобразной. Синие от холода и регу-лярного потребления соответствующих напитков личности жались у дверей, громко выясняя от-ношения.

Мне оставалось пройти несколько метров, чтобы оказаться у подъезда. Я ускорил шаг, пред-вкушая возможность хотя бы на короткое время попасть в тепло.

Ветер продолжал все так же гонять мусор по улице, я совсем замерз, да еще прогулка у Невы, просто зуб на зуб не попадал. Хорошо хоть был достаточно тепло одет, и опасность простуды не слишком пугала. Но очень хотелось тепла.

Я уже подходил к подъезду, когда из него вдруг выбежала, громко крича и размахивая руками, странная тетка, неодетая, в одном легком халате и комнатных тапочках.

– Убили! – кричала она, поворачиваясь во все стороны и вращая безумными глазами. – Убили! Гришу моего убили!

– Мама, мама! Вернитесь в дом. Я милицию вызвала, мама! – звала тетку молодая девица, высу-нувшись в окно на третьем этаже. – Сейчас милиция приедет! Идите в дом!

Но та, не слушая ее, продолжала бегать по улице. Тапки давно промокли, ноги разъезжались в разные стороны, голова тряслась.

«Господи! – подумал я. – И здесь то же самое. У меня что, в программе записано на каждом ша-гу встречать сумасшедших старух?» Впрочем, я не стал слишком долго задерживаться на улице. Предпочел, обогнув кричащую тетку, быстрее нырнуть в подъезд.

Так, мне нужна была квартира 37. Судя по тому, что на первом этаже номера квартир начина-лись с 26-ой, нужная мне дверь находилась на третьем этаже. Очень интересно. Я поднялся по ле-стнице. Нужная дверь оказалась открытой, и именно из-за нее слышался голос, который я слышал с улицы.

Я вдруг сообразил, что это здесь кого-то убили. Причем, как видно, только что. У меня появи-лось желание немедленно повернуться и уйти, но сделать это оказалось сложно. Я стоял у распах-нутой настежь двери, и из комнаты на меня в упор смотрел грузный старик