— Они несчастливы, — сказала Лола. — Девушки моего возраста не хотят мириться с отсутствием счастья.

Филипп ощущал рабочий зуд в кончиках пальцев. Ему не терпелось сесть за компьютер. Он снял ноги со стола и встал.

— Мы закончили? — спросила Лола.

— Пока да, — кивнул он.

Она подхватила сумку из светло-серой змеиной кожи, настолько большую, что, по мнению Филиппа, на нее пошла кожа целого боа-констриктора, и спросила:

— Ну так что, вы меня берете?

— Давайте все обдумаем и поговорим завтра, — предложил Филипп.

Лола заметно расстроилась.

— Я вам не нравлюсь? — огорченно спросила она.

Филипп уже открывал дверь.

— Нравитесь, — сказал он. — Очень нравитесь. В этом-то и проблема.

Проводив Лолу, Окленд вышел на террасу. Окна его квартиры выходили на юг, открывая глазу рельефный облагороженный пейзаж в средневековом стиле всех оттенков серо-синего и терракотового. Прямо у дома начинался Вашингтон-сквер-парк — зеленый островок, наводненный крошечными людьми, спешившими по делам.

«Не смей этого делать, — предостерег он себя. — Не смей ее нанимать. Если примешь ее на работу, не удержишься и переспишь с ней, а это будет катастрофа».

Но Филипп наконец-то понял, каким будет его сценарий. Быстро собравшись, он ушел в маленькую библиотеку на Шестой авеню, чтобы поработать без помех.

* * *

Съемки закончились в семь вечера. По пути в город Шиффер Даймонд читала записи из блога Минди, присланные гримершей ей на блэкберри: «Я не достигла всего, о чем мечтала, и начинаю понимать, что скорее всего моим планам не суждено осуществиться… Видимо, значительно больше я боюсь того, что когда-нибудь придется отказаться от погони за счастьем».

Нет, человек не должен сдаваться, подумала Шиффер и вышла у своего дома с твердой решимостью подняться на тринадцатый этаж и позвонить в дверь Окленда. Она так и сделала, но его в квартире не оказалось. Когда Шиффер вернулась к себе, трезвонил телефон. Поднимая трубку, она надеялась, что это Филипп — ее нью-йоркский номер мало кто знал, но звонил Билли Личфилд.

— Птичка на хвосте принесла, что ты в городе, — проворчал он. — Почему мне не звонишь?

— Я хотела, но работаю с утра до вечера и…

— Если ты уже освободилась, приходи в «Да Сильвано». Вечер изумительный.

Вечер и вправду выдался прекрасный. «Действительно, почему я должна сидеть дома? — пожала плечами Шиффер. — Встречусь с Билли, а к Филиппу загляну позже. Может, он уже вернется».

Приехав в «Да Сильвано» первой, она заказала бокал вина. Шиффер очень любила Билли — впрочем, его все любили, — но она считала, что их связывают особые отношения. Билли был одним из первых ньюйоркцев, с кем она познакомилась.

Если бы не Билли, не было бы и Шиффер Даймонд.

В Колумбийском университете Шиффер изучала французскую литературу и фотодело и после второго курса поступила на летнюю стажировку к знаменитому фотографу, работавшему с моделями. Знакомство с Билли, в ту пору независимым редактором Vogue, состоялось в фотостудии сомнительного толка, размещавшейся в лофте. Шампанское и кокаин в те дни считались чуть ли не основными продуктами питания, а опоздавшая на три часа модель средь бела дня уединилась с фотографом в спальне, сделав погромче записи группы Talk Talk.

— Знаешь, а ведь ты красивее этой модели, — сказал Билли, когда они с Шиффер ждали, пока фотограф закончит съемку.

— Знаю, — пожала плечами Шиффер.

— А ты от скромности не умрешь.

— Почему я должна врать насчет своей внешности? Я ее не выбирала, такая родилась.

— Ты должна быть перед объективом, — сказал Билли.

— Я слишком стеснительная.

Тем не менее, когда Билли настоял, чтобы Шиффер встретилась с его приятелем, режиссером по кастингу, она преодолела стеснительность. На пробах она вела себя совершенно раскованно, и когда ей предложили роль, не отказалась. Шиффер играла испорченную богатую девчонку из пригорода и на экране была неотразимой красавицей. Затем она появилась на обложке Vogue, стала лицом новой косметической линии и порвала с бойфрендом, симпатичным парнем из Чикаго, собиравшимся на медицинский, подписала контракт с самым авторитетным агентом ICM[12]и по его настоянию переехала в Лос-Анджелес, сняв маленький домик неподалеку от бульвара Сансет. Именно тогда Шиффер получила культовую роль трагической инженю в фильме «Летнее утро».

И встретила Филиппа, напомнила она себе.

А теперь Билли Личфилд, ее милый старый Билли в полосатом костюме, спешил к ней между столиками. Шиффер встала, чтобы обнять его.

— Даже не верится, что ты приехала и решила остаться в Нью-Йорке, — говорил Билли, усаживаясь и жестом подзывая официанта. — Труженики Голливуда обещают поселиться в Нью-Йорке, но не выполняют обещаний.

— Я никогда не считала Голливуд своим домом, — возразила Шиффер. — Всегда знала, что живу и буду жить в Нью-Йорке. Только это помогло мне так долго выдержать в Лос-Анджелесе.

— Нью-Йорк изменился, — сказал Билли траурным тоном.

— Мне очень жаль бедную миссис Хотон, — сказала Шиффер. — Я знаю, вы дружили.

— Луиза была очень старой. Кажется, я смогу найти хороших покупателей — молодую пару — на ее квартиру.

— Прекрасно, — кивнула Шиффер, не желая, впрочем, углубляться в квартирный вопрос. — Билли, — начала она, подавшись вперед, — ты общаешься с Филиппом Оклендом?

— Вот это я и имел в виду, говоря, что Нью-Йорк изменился, — ответил Личфилд. — Сейчас я его практически не вижу. С Инид встречаюсь иногда на пати, а с Филиппом сто лет не пересекался. Говорят, у него сейчас не лучшие времена и полная неразбериха в личной жизни.

— Ну, это же Филипп Окленд, — усмехнулась Шиффер.

— Рано или поздно все налаживается. Даже Редмон Ричардли женился. — Билли смахнул пылинку с полосатых брюк. — Вот чего я не понимаю, так это почему вы расстались.

— Я тоже задаю себе этот вопрос.

— Тебе он был не нужен, — предположил Билли. — А мужчины вроде Филиппа такого не терпят. Ты талантливая актриса…

— Я никогда не отличалась особым талантом, — возразила Шиффер. — Пересмотрела недавно «Летнее утро» — ну и чушь!

— Ты сыграла изумительно, — сказал Билли.

— И не напоминай мне! — воскликнула Шиффер. — Знаешь, что Филипп Окленд однажды мне сказал? Что мне никогда не стать великой актрисой, поскольку я слишком толстокожая.

— Ну, это он завидовал, дураку ясно, — отозвался Билли.