В семь утра явился тюремщик и спросил Казанову, чего ему надобно принести.

— Вам здесь сидеть еще долго, — ехидно усмехнулся он.

Узник составил список вещей, которые могли ему пригодиться в тюрьме. Наряду с кроватью, столом, креслом, бельем, шлепанцами и ночными колпаками он указал и книги.

Вычеркнув все колющие и режущие предметы — бритву, нож и вилку, а также книги, бумагу, перья и чернила, тюремщик спросил:

— Что будем кушать? Коли у вас есть денежки, заказывайте.

Республика содержала своих заключенных впроголодь, но те, кто мог платить, имели право заказывать обеды в соседней траттории. Казанова попросил мяса и супа и вручил тюремщику цехин на расходы. Еда пока не слишком волновала его, у него совсем не было аппетита. Более всего его огорчил запрет на получение книг. Желая утешить нестроптивого узника, тюремщик сказал, что у начальства есть дозволенные для чтения книги и он может принести их ему. Казанова приободрился, ведь он опасался, что, не имея возможности занять себя чтением, он вскоре сойдет с ума от скуки. Бездействие всегда было главным его врагом. Поэтому когда ему принесли заказанные вещи и обед, он принялся по возможности комфортабельно обустраивать свой быт.

Поначалу Казанова был рад, что оказался в одиночестве, соседство воров и убийц его пугало не меньше, чем соседство с крысами. Но вскоре отсутствие собеседников стало нестерпимым, теперь он был бы рад любому товарищу по несчастью, даже умалишенному и прокаженному. Одиночество лишало его сна и аппетита, невозможность писать усугубляла гнетущее настроение. «Если узник причастен к изящной словесности, дайте ему письменный прибор и бумаги: горе его станет на девять десятых меньше», — напишет он позже в своих «Мемуарах». Не имея возможности утолить свою печаль на бумаге, он невзирая на плохое освещение начал читать и быстро осилил присланный ему тюремным начальством труд испанской визионерки сестры Марии Агреды[37] под названием «Град мистический». Автор, разумеется, хотел укрепить читателя в вере, однако на Казанову сочинение сие произвело обратное впечатление: и мистика, и церковное учение показались ему пустыми выдумками.

В октябре произошла смена инквизиторов. Казанова, которого до сих пор не удосужились даже допросить, был твердо уверен в своей невиновности. Он полагал, что попал в тюрьму по ошибке или из-за происков своих врагов, пожелавших проучить его. Он был уверен, что новое начальство отпустит его или хотя бы предъявит ему обвинения, и тогда он сможет оправдаться и выйдет на свободу. Но надежды его не сбылись. Впав в отчаяние, он принялся проклинать и Республику, и трибунал инквизиции, и само правосудие. От жгучей обиды у него началась лихорадка, расстроилось пищеварение. К счастью, тюремный лекарь оказался человеком жалостливым и облегчил страдания несчастного главным образом тем, что выхлопотал у начальства разрешение покупать книги. Он понимал, что хорошее чтение подействует на узника лучше всяких снадобий и отваров.

Какое-то время Казанова действительно чувствовал себя лучше. Ему принесли его любимого Ариосто, и он с наслаждением, позабыв про духоту, грязь и крыс, наслаждался виршами великого поэта. Ариосто укрепил его дух. И когда им вновь овладела страшная мысль, что никакого суда и следствия не будет, а его просто оставят навечно гнить в этой мерзкой камере, он принял бесповоротное решение: бежать. Он убежит, или пусть его лучше убьют. С этой поры Казанова принимается самым тщательным образом обдумывать возможность побега. Он размышляет, анализирует, присматривается.

Как-то раз во время уборки камеры узник и тюремщики ощутили сильный толчок, от которого задрожали стены. Растерявшиеся тюремщики замерли, а Казанова в восторге закричал:

— Еще! Еще! Тряхни-ка их покрепче! (Просьба его, видимо, была адресована Богу.)

Опасаясь, что заключенный сошел с ума, тюремщики выскочили вон и заперли камеру. Вскоре еще один толчок сотряс Дворец дожей и тюрьму Пьомби, затем все стихло. Это были отзвуки знаменитого землетрясения 1755 года, разрушившего Лиссабон.

Катастрофа не задела Венецию, дворец и тюрьма по-прежнему стояли прочно, и Казанове ничего не оставалось, как вновь начать обдумывать возможности побега. Так как тюремные камеры были расположены непосредственно над залом, где заседали инквизиторы, то наиболее реальным представлялось проделать дыру в полу, пробраться в зал, а там, изловчившись, выскользнуть на улицу. Но где взять инструмент, чтобы проделать дыру? И что делать, если по дороге наскочишь на стражника? Кто-нибудь иной, возможно, и отказался бы от побега, но не Казанова. Уверенный в себе и в помощи Фортуны, которая, как известно, помогает прежде всего молодым и энергичным, он считал, что если человек что-нибудь замыслит и станет заниматься исключительно осуществлением своего плана, то непременно добьется своего.

Мысль о побеге не покидала Казанову ни на секунду. В это время судьба начала посылать ему товарищей по камере. Первым стал юный парикмахер, соблазнивший графскую дочку. Сохраняя честь семьи, граф с помощью своих связей упрятал юношу в тюрьму без суда и следствия. Юный парикмахер недолго составлял компанию Казанове, вскоре его сменил преклонных лет ростовщик. Казанова, получивший разрешение на ежедневную получасовую прогулку по тюремному чердаку, исследуя предоставленную в его распоряжение площадку, нашел в углу груду старой рухляди. Его внимание привлек осколок черного мрамора. Не зная, зачем он может ему пригодиться, Казанова на всякий случай принес его в камеру и спрятал под стопку рубашек. К этому времени благодаря стараниям Брагадина в камере Казановы было уже много полезных вещей, облегчавших его тюремное прозябание. К примеру, в первый день нового, 1756 года узник получил множество разных подарков: халат на лисьем меху, ватное одеяло и медвежью полость для ног. Все это были дары сенатора. Теперь зимой, когда в камере стоял жуткий холод, ему было тепло. Летом Казанова, раздевшись догола, садился в кресло и замирал, покрываясь потом.

Чердак стал для Казановы источником полезных находок. В следующий раз он принес с прогулки железный засов. Покрутив засов в руках, он понял, что, заточив его, можно получить превосходный инструмент, пригодный для выдалбливания дыры в полу. Превратив принесенный им кусок мрамора в точильный камень, Казанова постепенно изготовил себе железное орудие с острым как бритва лезвием. Обдумывая побег, Казанова решил, что отверстие в полу удобнее всего проделать у него под кроватью, оставалось только найти время для работы. Лучшим временем были долгие зимние вечера, нагонявшие на узника страшную тоску. Однако долбить камень в полном мраке было невозможно; значит, следовало раздобыть или смастерить масляную лампу. Первое было невозможно, оставалось второе. Кастрюлька, куда можно было налить масло, у него имелась, в ней ему варили яйца. Имелось также масло, которым узник заправлял себе салат. Фитили он сделал из ниток и ваты, надергав их из одеяла. Чтобы зажечь лампу, требовались кремень, огниво, сера и трут. Серные спички, зажигавшиеся от тлеющего уголька, дал ему сам тюремщик, когда Казанова попросил у него немного серы, чтобы вылечить появившуюся на руках коросту. Этот же тюремщик принес ему и несколько кусочков кремня, который, по словам узника, был ему нужен для снятия зубной боли. Он сказал, что, если вымочить кремень сутки в уксусе и приложить к больному зубу, боль проходит. Трут Казанова добыл из собственного кафтана, где из него были сделаны прокладки под мышками, дабы на ткани не проступали пятна пота. Огнивом должна была послужить стальная пряжка от штанов. Собрав вместе все необходимые предметы и вещества, Казанова налил масла в кастрюльку, зажег фитиль. Отныне с темнотой было покончено! Только венецианцу пришлось распрощаться с любимым салатом, ибо теперь все масло уходило на освещение, но в надежде на скорое избавление он не особенно горевал об этом.