Через некоторое время мы свернули на тихую широкую улицу. Деревья и кусты были в цветах. Мы замедлили ход перед высоким белым зданием, которое стояло поодаль от дороги.

Когда мы вышли из экипажа, нас подошёл поприветствовать мужчина в белых одеждах. Старик поклонился ему весьма раболепно, на что в ответ получил приветствие в несколько снисходительной манере. Нас провели в дом, в комнату, которая после ослепительного сияния солнца показалась тёмной. Окна были похожи на те, что я видела раньше, с глубокими альковами и тяжелыми драпировками.

Зашёл высокий мужчина. На нём был тюрбан с драгоценными камнями и длинные белые одежды. Он опустился в кресло так, словно это был трон, и я заметила, что старик принял ещё более почтительный вид, чем когда-либо.

Я с дрожью подумала: «Неужели это мой новый хозяин?»

С меня сняли плащ и распустили волосы. На человека в кресле я явно произвела впечатление. Я никогда в жизни не испытывала такого унижения. Он взглянул на Саймона и кивнул.

У двери стояли двое мужчин — стражники, как я предположила. Один из них хлопнул в ладоши, и вошла женщина. Полноватая, средних лет, она была в изысканном наряде того же стиля, что и мой.

Она подошла ко мне, оглядела, взяла в руки прядь моих волос и едва заметно улыбнулась. Потом она закатала рукава моего халата и пощупала меня. Она нахмурилась и, покачивая головой, произнесла несколько слов, которые, я была уверена, означали неодобрение.

Старик начал очень быстро говорить; другой мужчина раздумывал. Женщина тоже о чём-то рассуждала и кивала. Можно было сойти с ума от того, что я не понимала, о чём они говорят. Я поняла одно: они говорят что-то обо мне, и они были не настолько довольны мной, насколько рассчитывал старик.

Тем не менее они, похоже, пришли к какому-то соглашению. Старик хлопал в ладоши, мужчина кивал. Женщина тоже кивала. Она начала что-то им объяснять. Мужчина слушал её очень внимательно, и казалось, она убедила его.

Она сделала мне знак следовать за ней.

Саймон остался на месте. Я бросила на него отчаянный взгляд, и он рванулся следом за мной. Один из стражников выступил вперёд и преградил ему дорогу, держась за рукоятку ятагана.

Я видела беспомощность на лице Саймона; потом полная женщина крепко взяла меня за руку и увела.

* * *

Мне предстояло узнать, что я предназначалась для гарема одного из важнейших пашей в Константинополе. Все люди, которых я до сих пор видела, были просто его приспешниками.

Гарем — это сообщество женщин, в котором не дозволено появляться ни одному мужчине, за исключением евнухов, как тот важный джентльмен, который торговался со стариком. Он, как я узнала, был главным евнухом, и мне придётся часто видеть его.

Мне потребовалось время, чтобы осознать, что у меня была причина быть благодарной тем тяжким испытаниям, которые мне пришлось пережить, поскольку тот факт, что в течение всех этих недель мне никто не досаждал, объясняется только моими золотистыми волосами. Они делали меня фигурой выдающейся. Я была ценным экземпляром, потому что сильно отличалась от женщин, окружающих меня. Все они были темноволосые и темноглазые. А мои чисто голубые глаза и золотистые волосы выделяли меня среди остальных.

Тем, в чьи обязанности входило ублажать пресыщенного пашу, казалось, что моя непохожесть сама по себе сделает меня более желанной. Как я обнаружила позже, они заметили во мне и ещё кое-что. По природе своей женщины эти были раболепны. Их воспитывали в сознании, что они — низший пол, и их миссия на Земле — угождать желаниям мужчин. От меня же веяло независимостью. Я пришла из другой культуры, и это отделяло меня от них почти так же, как мои голубые глаза и золотистые волосы. Меня раздели и препроводили к приготовленной душистой ванне. Бдительная леди, которая несла ответственность за всех нас, следила за тем, чтобы моя кожа там, где она была открыта для солнца, стала белой и мягкой. Прежде чем меня предложат паше, белизна кожи должна быть восстановлена на каждом миллиметре моего тела. Более того, я сильно исхудала, а паша не любил тощих женщин. Я могла пополнеть, но для этого требовалось время.

Как я была рада. У меня было время привыкнуть, изучить жизнь гарема, а может, и выяснить, что произошло с Саймоном. Кто знает? До сих пор мне невероятно везло; а что, если всё ещё есть надежда спастись до того, как я обрету тот вид, в котором меня можно будет представить человеку, купившему нас?

Как только я выяснила, что мне ничего не угрожает — пусть лишь на короткое время, — моё настроение улучшилось. Ко мне вернулась надежда. Я хотела выяснить как можно больше о месте, в котором находилась, и, естественно, мне было ужасно любопытно всё, что касалось моих компаньонок.

Самой важной персоной в гареме была Рани, женщина средних лет, которая осмотрела меня и решила, что пока я ещё не достойна быть представленной паше. Если бы только мы говорили на одном языке, я узнала бы от неё много разных вещей. Другие женщины испытывали перед ней благоговейный страх. Все они раболепствовали перед ней, старались польстить, поскольку именно она отбирала тех, кто будет представлен паше. Когда поступит приказ, она с великим усердием примется за дело, и в этот период интересно наблюдать, как все они стараются привлечь внимание к своей особе. Я была поражена, когда поняла, что они домогаются того, чего я так боялась.

В гареме находилось несколько девочек не старше десяти лет, и женщины, которым было, вероятно, лет около тридцати. Странной жизнью жили эти девочки; позднее я узнала, что некоторые из них здесь с самого рождения… и постигают науку доставлять удовольствие богатым мужчинам.

Девушкам почти нечем было заняться в течение дня. Мне следовало ежедневно принимать ванны и делать массаж с притираниями. Это был мир, далёкий от реальности. Воздух здесь был тяжёлым от смеси запахов мускуса, сандалового дерева и розового масла. Девушки проводили время, сидя у фонтанов и лениво переговариваясь; изредка до меня доносились звуки музыкальных инструментов. Они собирали цветы, вплетали их в волосы, изучали свои лица в маленьких карманных зеркальцах, глядели на своё отражение в воде, иногда они играли в игры, болтали друг с другом, хихикали, предсказывали судьбу.

Спали они на диванах в большой прохладной комнате, у них были красивые наряды. Это была странная жизнь, где день сменялся днём в мыслях ни о чём, разве что о том, как приукрасить себя да как скоротать время, надеясь, что вечером они могут быть избраны разделить с пашой его ложе.

За эту честь шло большое соперничество. Вскоре я ощутила это. Я привлекала к себе огромное внимание.

Я настолько отличалась от них, что мне подумалось, когда меня сочтут готовой, то, почти без сомнения, избранной окажусь именно я из-за этой своей необычности, если не из-за чего-нибудь другого.

А тем временем продолжались попытки избавить меня от следов тяжких испытаний, которые я перенесла. Я чувствовала себя гусем, которого откармливают к Рождеству. Мне было трудно привыкнуть к обильно приправленной специями пище. Я придумала себе небольшую игру — постараться избавиться от пищи так, чтобы об этом не узнала Рани.