Путь 58-й пехотной дивизии к Ленинграду, 22 июня – 15 сентября 1941 г. (его обозначают стрелки; жирной линией показана граница максимального продвижения немецких войск в России в 1941 г.)

Глава 7. К воротам Ленинграда. Июль-сентябрь 1941 г.

Передовой наблюдатель

Продолжая службу в чине ефрейтора во взводе связи 13-й роты, я стремился получить более ответственное задание, чем заниматься рутинными обязанностями – прокладывать линии связи и быть посыльным в случае необходимости. Как всегда, я хотел быть в гуще боя, даже если моя жизнь подвергалась большой опасности.

Когда командир роты предложил мне пойти на замену передового наблюдателя роты тяжелого вооружения, пошедшего на повышение, я с энтузиазмом согласился. В нашей роте эту должность занимали на временной основе, только когда появлялась необходимость в наблюдателе. Но потребность в нем стала ощущаться постоянно, и я, показав себя в деле с наилучшей стороны, бессменно пробыл наблюдателем в течение полугода.

Передовой наблюдатель был глазами для гаубиц нашей роты, расположенных в тылу в 800 метрах от линии фронта. 75-миллиметровые гаубицы 13-й роты имели максимальную дальность стрельбы 5150 метров, 150-миллиметровые – 4700 метров. Это значило, что мы могли выбирать цели для нашего огня, если только они находились впереди в 4 километрах от нас.

В роте было четыре гаубичные батареи, в каждой – по две гаубицы, каждая с орудийным расчетом в пять человек и большим количеством обслуживающего персонала. В трех батареях было шесть короткоствольных 75-миллиметровых гаубиц; в четвертой – две короткоствольные 150-миллиметровые гаубицы. Если передовой наблюдатель вызывал огонь всех гаубиц одновременно, их огневая мощь была равна мощи артиллерийской роты.

В учебном лагере инструкторы научили нас основным правилам стрельбы из тяжелых орудий. С тех пор я узнал много нового, работая в паре с предыдущим наблюдателем. Но только когда я сам стал передовым наблюдателем, на основании личного опыта я освоился с моим новым положением. Вскоре умение рассчитать правильное расстояние и условия для ведения эффективного огня, количество и тип потребных для этого снарядов стали моей второй натурой.

Номинально оставаясь бойцом взвода связи в подчинении обер-фельдфебеля Элерта, я исполнял приказы непосредственно командира роты. Мое положение в роте изменилось, и я все больше стал чувствовать некую изолированность от остальных солдат и в повседневном быту, и психологическую.

Моей основной обязанностью, как передового наблюдателя, было корректировать огонь наших тяжелых орудий при наступательных действиях, подавлять огнем основные точки обороны противника и тем самым лишать его возможности и воли к сопротивлению. В условиях отдельных кратких боевых действий дежурный офицер на батарее или фельдфебель должны были дать подтверждение поставленной передовым наблюдателем огневой задачи с целью поддержки полковой пехоты. Во время продолжительного боя наблюдатель мог потребовать огневой поддержки без какого-либо согласования с начальством.

Когда становилось ясным, что враг оставляет свои позиции, пехота шла вперед, и наши орудия перемещались вслед за ней. Именно в те периоды боя, когда наши части и части противника быстро атаковали или поспешно отходили, ломалась линия фронта, и части смешивались. В такие моменты невозможно было понять, кто есть кто. Хотя я и не думал об опасности попасть в плен, я всегда сохранял бдительность и имел под рукой новенький пистолет-пулемет МР-40.

Бой подобен контролируемому хаосу, но вам необходимо сохранять при этом спокойствие, чтобы вы могли четко выполнять свои обязанности. Должность передового наблюдателя как нельзя лучше подходила моему характеру, я оставался невозмутимым во все время вражеской атаки и испытывал жгучее любопытство, что же сейчас происходит на передовой. Это не значит, что я не испытывал никакого беспокойства или чувства страха, особенно при артиллерийском обстреле.

Если и было что-то очень важное на фронте, которое необходимо было осознать, и что я понял сразу же, так это неизбежность появления испуга в самые первые 5–10 минут боя. Так проявляет себя инстинктивный животный рефлекс на опасность. Даже впоследствии, став ветераном, лишь только я попадал под огонь противника, то всегда чувствовал, как на меня накатывает страх. Но волнение быстро проходило, я брал себя в руки и успокаивался. С этой минуты я сам контролировал свои действия, а не враг. Мне нужно было выполнять свои обязанности, и я начинал действовать.

Форсирование реки Плюсса. 21 июля – 17 августа 1941 г.

После двухнедельного перерыва в наших действиях, когда завершилась перегруппировка наших частей[24], 8 августа немецкое наступление возобновилось. С целью выйти к Нарве и закрыть коридор в Прибалтику наш 154-й пехотный полк продвинулся на 16 километров к северу от селения Низы к месту слияния рек Плюсса и Пята. В этом месте в 6 с половиной километрах к югу от Нарвы разрушенный мост через реку Плюсса на основной дороге на Нарву остановил наше наступление.

Солнечным жарким утром 14 августа после немецкого артиллерийского удара по позициям советских войск за рекой мы продолжили наступление. Когда сопротивление противника ослабло, полковая пехота на резиновых плотах начала переправу через реку в 50 метрах справа от разрушенного моста.

Каких-либо новых распоряжений передовому наблюдателю не поступило, и я решил присоединиться к отряду пехотинцев, направлявшихся к реке, с намерением принять участие в бою. Когда к 9 часам мы вышли на берег реки, в воздухе послышался пронзительный вой подлетавших снарядов. Мгновенно среагировав, я бросился в левую сторону от взорванного моста и залег в один из окопов на берегу.

Вскоре на нас обрушился огненный шквал. Некоторые снаряды падали в считанных метрах от моего окопа, было невозможно просто приподнять голову. Не оставалось ничего иного, как прижаться теснее к земле. Когда вражеские артиллеристы ведут такой интенсивный огонь, вам остается только надеяться, что снаряды в результате прямого попадания не превратят ваше укрытие в могилу.

Заградительный огонь продолжался часа два. Небольшая пауза между разрывами снарядов, пролетавших с воем над нами, позволяла мне осмотреться и увидеть укрывшихся бойцов. В окопной щели в полуметре слева от меня прятался лейтенант Мюнстерманн, командир одного из наших взводов. Я наблюдал необычную картину: он читал книгу, будто сидел на скамейке в парке, словно совсем забыв о падавших вокруг снарядах. Для меня было предельно ясно, что лейтенант находился в состоянии шока от артиллерийского обстрела, но я ничем не мог ему помочь. Насколько мне известно, врачи немецкой армии не признавали травмой подобный случай и не считали при этом необходимым вывести солдата из боя. Я внимательно наблюдал за Мюнстерманном всего несколько секунд, пока нас не накрыла новая партия снарядов, заставивших