– Вы хотите сказать, подселили его в мой номер, не спросив меня и даже не предупредив?

– Но ведь ваш друг, господин Мухачев, уже выехал из гостиницы и освободил койко-место, – промямлил Шульц.

– И что теперь? Без спросу подселять на место моего друга совершенно незнакомого мужика?!

Я так сильно разозлилась, что выхватила у Рузанны помятую колбасину и замахнулась ею на жадного и бессовестного Бориса Абрамовича.

– Да ладно! Долго ли познакомиться? Я Никита, а тебя как зовут? – бесцеремонно встрял в наш разговор белокурый атлант.

– Ее не зовут, она сама приходит! – некстати сострила моя Тяпа, имея в виду смерть с косой.

Клянусь, в этот момент я готова была под корень скосить и алчного Шульца, и наглого Никиту. Однако никаких режущих инструментов у меня при себе не было, и я ограничилась тем, что с размаху стукнула по столу колбасой. Сервелатная дубинка переломилась пополам, что не произвело заметного впечатления на дубовый стол, но исторгло мучительный стон из впалой груди экономного Бориса Абрамовича.

– Зарубите себе на носу! – загудела я, в воспитательных целях жестоко кромсая покалеченный колбасный батон о ребро столешницы. – Порядочные девушки не спят с кем попало! Я категорически не желаю жить в одном номере с этим… с этим…

– С Никитой, – подсказал атлант, улыбнувшись мне ласково, как капризной малютке, трогательно очаровательной в своем бессмысленном бунтарском порыве.

Борис Абрамович принялся многословно и неубедительно врать о нехватке в его мини-гостинице благоустроенной жилой площади.

– К черту комфорт! – сурово оборвала его я. – Пусть он спит в чулане на раскладушке!

– Э, нетушки! – воспротивился атлант, продолжая противно скалиться. – Лично я заплатил за суперлюкс!

– За номер для новобрачных, – зачем-то подсказала Рузанна, которую вообще-то никто ни о чем не спрашивал.

Я мрачно посмотрела на нее, потом на опечаленного Шульца (он виновато развел руками), а затем пристально взглянула на Никиту. Атлант улыбался широко и полнозубо, как прямой потомок Чеширского кота и тигровой акулы.

– Номер для новобрачных! – с намеком повторил он, бестрепетно выдержав мой испепеляющий взгляд. – Понятно теперь, почему я сразу же полез целоваться?

– Вообразил, что девушка идет в комплекте с брачным ложем? – зло съязвила я.

– Раздетая девушка! – безжалостно напомнил нахал.

Я шумно выдохнула: крыть было нечем.

В наступившей тишине активизировались японцы.

– Хаси-маси камасамора? – что-то в этом роде настойчиво спросил один из них, робко притронувшись к моему локтю.

– Моя твоя не понимай, – отбрыкнувшись, сердито ответила я.

– Камасамора! Вэ эр ка эс эма! – закрякал он по слогам.

– Комсомол? ВЛКСМ? – насторожил ушки на диво сообразительный атлант.

Заинтересованные японцы дружно закивали.

– Похоже, господа интуристы интересуются коммунистической символикой? Комсомольские значки, пионерские галстуки, октябрятские звездочки, билеты членов профсоюза?

Борис Абрамович отмер, зашевелился, открыл рот. Заметив это зорким глазом полубожественного создания, атлант Никита любезно посоветовал японцам:

– А вы обращайтесь к Борису Абрамовичу, он что-нибудь придумает. Да, товарищ Шульц?

– Так точно!

– Цирк на проволоке! Маппет-шоу! – злобно прошипела я, шваркнув на стол измочаленную колбасу и развернувшись к двери. – А идите вы все! Я сама буду жить в чуланчике!

Думаете, кто-то стал меня отговаривать? Как бы не так!

– У нас отличный чуланчик, там вам будет даже лучше, чем в номере! Очень уютно, тихо и совсем не дует из окна! – радостно уверил меня воспрянувший духом Борис Абрамович.

– А я принесу вам раскладушку, – с готовностью вызвалась его добрая супруга.

Кто-то из японцев вежливо придержал для меня дверь.

– И ты, Брут! – с укором сказала я любезному самураю, однако понята не была и вынуждена была удалиться, притворяясь, будто вполне довольна развитием событий.

Убить хотелось всех и каждого. Мы с Тяпой с сожалением подумали, что вместо подержанного мобильника нужно было покупать у Электроника со товарищем пулемет. И комплект серебряных пуль повышенной убойности!

– Ну, козел-собака! – ругалась моя Тяпа, сатанея при одном воспоминании об издевательской улыбочке атланта Никиты. – Вот погоди, я до тебя доберусь! Уж я тебе покажу!

Нюня жалко скулила и пряталась в подсознании. Там в черном омуте ворочалось невыразимое – я даже не рискнула его разглядывать. Зная Тяпу, можно было не сомневаться: то, что она покажет атланту, когда до него доберется, не снилось ни отцам-основателям святой инквизиции, ни идейным вдохновителям немецкого порно.

Тверской-Хацумото по-прежнему пребывал в холле, только уже не сидел, а лежал на диванчике, который был слишком для него короток. Какая-то добрая душа сняла с переводчика ботинки и подставила под ноги мягкую табуреточку. Ступни спящего, облаченные в тонкие носки, зябко ерзали по дермантину, зато теперь Гаврик стал похож на человека, а не на восковую персону.

– Гаврила! – позвала я.

– У-гу, – хворым филином слабенько ухнул он в диванную подушку.

– Ты спишь?

– У-гу.

– А проснуться ты вообще когда-нибудь планируешь? Между прочим, пока ты безответственно дрыхнешь, я тут одна-одинешенька пасу наших общих японцев! – я с готовностью выплеснула на переводчика накопившееся раздражение.

– У-гу.

– По-моему, Гаврила тебя не слышит, – высказалась Нюня. – Похоже, это у него храп такой оригинальный, не на «хр-р», а на «у-гу». Интересно, с чего бы это? Может, наш переводчик не только говорит, но и храпит по-японски?

– Мне лично гораздо более интересно другое: кто принес этому полиглоту водки? – зоркая Тяпа мгновенно разглядела под раскидистым фикусом наполовину пустую бутылку «Столичной». – Поймать бы заразу да бутылкой этой по кумполу, по кумполу!

– Надо строго предупредить Шульца, чтобы он ни в коем случае не давал больше Гавриле спиртного, – рассудила Нюня.

Это было здравое соображение, но мне ужасно не хотелось возвращаться в кухню к Шульцу, его супруге, сексуальному пирату Никите и многочисленным японским друзьям. Я чувствовала, что при малейшей провокации Тяпа моя не сможет удержаться и настучит по кумполу всем без разбору. В принципе Шульцев с атлантом можно и поколотить, не жалко, но вот за избиение подотчетных самураев Сема Кочерыжкин не погладит меня по головке. То есть опять же по кумполу.

Тяпино дурацкое словечко прилипло ко мне, как банный лист. Заметив это, Нюнечка, вечно озабоченная моим культурным ростом, сподобила меня подобрать книжку, выпавшую из кармана Тверского-Хацумото. Это оказался специализированный русско-японский словарик, густо нашпигованный деловой лексикой.