Волков настаивал на выполнении еще нескольких условий. Британцы ни под каким видом не должны упоминать его имя в радиограммах, поскольку сотрудники советской разведки взломали британские шифры и могут читать все, что передается по официальным каналам; кроме того, у русских есть шпион в британском посольстве, так что все бумаги, относящиеся к его предложению, следует писать от руки и тщательно охранять. Все дальнейшие контакты предлагалось вести через Чантри Пейджа, который мог выходить на связь с Волковым по обычным консульским делам, не вызывая подозрений у советских коллег. Если он не получит вестей от Пейджа в течение двадцати одного дня, это будет означать, что сделка не состоялась и Волков может предложить свою информацию другим заинтересованным лицам. Волнение Волкова вполне объяснимо. Будучи ветераном НКВД, он отлично знал, что именно сделает московский Центр и как быстро это произойдет, как только просочится малейший намек на его измену.

У нового британского посла в Турции сэра Мориса Петерсона была аллергия на шпионов. Его предшественник Нэтчбулл-Хьюджессен погорел из-за шпиона Цицерона. Петерсон не желал иметь с такими людьми ничего общего, поэтому, услышав о предложении Волкова, он тотчас же перекинул всю эту историю на МИ-6: «Никому не удастся превратить мое посольство в шпионское гнездо… займитесь этим через Лондон». Даже руководитель резидентуры МИ-6 в Стамбуле Сирил Макрей оставался в неведении. Джон Рид от руки составил отчет и отправил его дипломатической почтой. Десять дней спустя отчет лег на стол сэра Стюарта Мензиса. Ш немедленно призвал главу советского отдела контрразведки, Кима Филби, и вручил доклад ему. Вот еще одна потенциальная разведывательная операция, кладезь информации, который — подобно бегству Фермеренов за два года до того — может полностью изменить расстановку сил.

Филби читал докладную записку с растущим, хотя и скрытым ужасом: упоминание советского шпиона, заведующего отделом контрразведки в Лондоне, могло относиться только к нему. Даже если Волков и не знал его настоящего имени, он обещал предоставить «копии материалов, ранее переданные» Москве, что вскоре могло вывести на след Кима. Шпионами в Форин-офисе, личность которых Волков тоже грозился раскрыть, были, по всей видимости, Гай Берджесс, работавший теперь в информационном отделе, и Дональд Маклин, первый секретарь британского посольства в Вашингтоне. Уже один этот перебежчик обладал достаточной информацией, чтобы взломать всю «кембриджскую пятерку», вскрыть внутренние механизмы советской разведки и уничтожить персонально Филби. Стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, Филби тянул время, хотя и ответил шефу, что предложение Волкова — «дело чрезвычайной важности». Он пообещал тщательно изучить записку той же ночью и дать свое заключение на следующее утро.

«В тот вечер я работал допоздна, — много лет спустя вспоминал Филби. — Ситуация требовала срочно принимать экстренные меры». Небрежный тон записи — лишь видимость: на самом деле Филби был на грани паники. Он спешным порядком организовал встречу с Кретеншильдом и рассказал ему о случившемся. Тоном типичного англичанина, обсуждающего с приятелем игру в крикет, Макс пытался его успокоить: «Не переживай, дружище. Случались вещи и похуже. Скоро счет изменится в нашу пользу». Кретеншильд советовал Филби уклоняться от прямых ответов и по возможности контролировать ситуацию. В тот же вечер британские радиоперехватчики зафиксировали (хотя и не придали этому особого значения) внезапное увеличение потока шифрованных радиограмм между Лондоном и Москвой, а затем то же самое — между Москвой и Стамбулом.

На следующее утро Филби снова появился в кабинете Ш, кипя энтузиазмом, поскольку любой намек на недовольство мог бы показаться глубоко подозрительным в решающий момент. «Нужно направить туда кого-то, кто полностью в курсе дел, чтобы руководил процессом на месте», — сказал Филби, сформулировав задачу следующим образом: «Встретиться с Волковым, поселить его с женой по одному из наших конспиративных адресов в Стамбуле, а затем перебросить их, с согласия турок или без него, в занятый британцами Египет». Ш одобрил план. Он как раз накануне вечером в «Уайтсе» встретил подходящего человека: бригадный генерал сэр Дуглас Робертс, глава разведотдела службы безопасности на Ближнем Востоке, расположенного в Каире, приехал в Лондон на побывку. Робертс был опытным сотрудником разведки и матерым противником большевизма. Рожденный в Одессе в семье англичанина и русской, он свободно говорил на языке Волкова. В сущности, он оказался единственным сотрудником британской разведки — будь то Ближний Восток или Лондон, — знавшим русский язык, что многое говорит о готовности МИ-6 к «холодной войне». Робертсу не составило бы труда тайно вывезти Волкова из Стамбула, и Филби прекрасно об этом знал. Все, что оставалось Киму, — надеяться, что «работа, проделанная им накануне, принесет плоды до того, как Робертс вплотную займется этим делом».

И тут в очередной раз вмешалась таинственная фортуна Филби. Бригадный генерал Робертс, человек безусловно храбрый, ветеран Первой мировой войны, боялся только одного — летать. И так сильна была его аэрофобия, что в описании его должностных обязанностей отдельным пунктом значилось полное освобождение от любых перелетов. Когда Робертса попросили срочно отправиться в Стамбул и взяться за дело Волкова, он буркнул: «Вы что, не читали моего контракта? Я не летаю».

Очевидно, что вместо Робертса с заданием отлично бы справился Николас Эллиотт. Ему требовалось всего несколько часов, чтобы попасть из Берна в столь хорошо знакомый ему Стамбул. Двумя годами ранее он успешно вывез оттуда Фермеренов и имел в Турции полезнейшие связи. По-видимому, он даже встречался с Волковым, пока работал в Стамбуле. Однако именно из-за того, что Эллиотт подходил идеально, Филби вовсе не хотелось, чтобы старый товарищ взялся за это дело. В кои-то веки, вместо того чтобы деликатно подбросить идею боссу и подождать, пока тот поверит, что сам до нее додумался, Филби пошел на прямое вмешательство, предложив отправиться за Волковым лично. Мензис с «явным облегчением» приветствовал такое решение бюрократической проблемы. Теперь Филби притворялся, будто вовсю разрабатывает план поездки, а на самом деле готовился к ней в черепашьем темпе. Сперва он прошел ускоренный курс по шифровке радиограмм, чтобы обойти взломанные системы посольства, а потом еще три дня попросту убивал время. Когда его самолет наконец вылетел из Каира, рейс перенаправили в Тунис, что привело к дальнейшей задержке. Филби все еще был в пути, когда турецкое консульство в Москве выдало визы двум советским «дипломатическим курьерам», держащим путь в Стамбул.

Филби наконец прибыл в Турцию двадцать шестого сентября 1945 года, спустя двадцать два дня после того, как Волков впервые вышел на связь с британцами. Озаренный осенним солнцем, город выглядел особенно прекрасным, но Филби предавался мрачным размышлениям: если ему не удастся остановить Волкова, то «последнее запоминающееся лето, отпущенное [ему] судьбой, уже позади». Когда Рид осведомился, почему МИ-6 не прислала своего человека пораньше, Филби вежливо солгал: «Извините, старина, нам пришлось бы выдергивать кого-то из отпуска». Впоследствии Рид попробует разобраться в «необъяснимых задержках и отговорках, связанных с визитом Филби», но в тот момент сотрудник Форин-офиса придержал язык: «Я подумал, что он просто безответственный и некомпетентный».