Кнут засвистел в воздухе, и Мейриона непроизвольно сжалась.

– Всего лишь из-за неповиновения? Зверь! Густые брови Байрона сдвинулись, и он, отвернувшись, стал мрачно наблюдать за происходящим.

Мейриона вздрогнула. Ей вспомнились слова отца: «Он тащит своих врагов по улицам, сокрушая слабых и устраивая порку тем, кто отказывается повиноваться». В следующий раз на месте этого парня может оказаться она или… Демьен.

– Это чудовищно, – выдохнула она. – Надо остановить его.

Волосатая рука Медведя крепко держала ее за плечо – так якорь удерживает корабль на месте.

– У меня приказ, миледи. Вы не должны вмешиваться. Она заколебалась в нерешительности, понимая, что Монтгомери не позволит ей подойти ближе.

Годрик отвел руку для удара, на плече под загорелой кожей взбугрились напряженные мускулы. Широко расставив ноги, он будто приготовился к схватке. Его движения были хорошо выверенными и ужасающими в своей точности, лицо оставалось спокойным, словно он собирался всего лишь сесть за накрытый стол.

Оуэн отчаянно бился в руках солдат, его спина блестела от пота. На таком расстоянии он выглядел точь-в-точь как Демьен.

Раздался громкий щелчок кнута, и ужасный вопль эхом отозвался в лесу.

Мейриона вздрогнула, и снова ей на память пришли слова отца о том, что Дракон порол тех, кто отказывался повиноваться ему. Боже! Какое же чудовище этот Годрик! Вне себя от ужаса, она начала оглядываться в поисках брата. Демьен стоял спокойно, прислонившись к дереву и глядя на Годрика, словно на языческое божество. Маленький дурачок! Неужели он не видит опасности?

Отвернувшись, она зажмурила глаза.

Еще вопль. И еще один.

Чуть приоткрыв глаза, Мейриона взглянула на несчастного. Из трех красных полос, прорезавших спину парня, сочилась кровь. Кончик кнута взметнулся высоко в воздух, Годрик сделал резкое движение кистью, и кнут вновь опустился. Мальчишка дернулся, его лицо исказила гримаса боли.

И все же это была лишь подготовка, а теперь последует само наказание.

– Нет, – прошептала Мейриона.

Встретившись с ней взглядом, Годрик нахмурился, словно приказывая ей не вмешиваться. Ее ноги подкосились, и она осела на землю.

Монтгомери отвел назад руку, кнут змеей мелькнул в воздухе.

Мокрое пятно расплылось на штанах парня. Жидкость растеклась по росистой земле, и ноздри Мейрионы уловили запах мочи. – Дьявол и преисподняя!

Годрик отшвырнул хлыст, после чего солдаты опустили Оуэна на влажную, пахнущую сыростью землю.

– Обработайте ему раны и приготовьте лошадей. Когда Годрик шагнул к ней, он выглядел еще более огромным и более страшным, чем обычно: шрамы вздулись на его загорелом лице, отчего оно выглядело особенно жестким. Неудивительно, что его называют Драконом. Сжавшись, Мейриона отпрянула назад, и в этот моменту нее возникло желание зарыться в листья, исчезнуть с его глаз. Она открыла рот, но не смогла издать ни звука.

– Возьми у Байрона сыр и хлеб. Сегодня ты поедешь верхом.

Его голос был сух и сдержан. Мейриона поежилась.

– Я пойду пешком, – прошептала она.

– Нет. – Его тон не оставлял возможности для пререканий. – Чем быстрее мы прибудем в Монтгомери, тем быстрее у меня появятся гарантии.

У Мейрионы не было никаких сомнений в истинном значении его слов. Будет ли он бить ее, если она станет сопротивляться? Она хотела принять его слова с достоинством, но, похоже, достоинства у нее не осталось ни капли, зато панического страха – сколько угодно.

Закончив немудреный завтрак, всадники выстроились на поляне.

– Вперед, – скомандовал Годрик, и они углубились в лес.

Мрачное, тревожное перемирие воцарилось между Мейрионой и ее похитителем. Солнечные лучи, зловеще вспыхивая в кронах огромных дубов, тут же исчезали в низких серых тучах, которые следовали за их отрядом, изредка проливаясь каплями тоскливого, моросящего дождя. Мейриона сидела на колене Годрика, и его широкая спина укрывала ее, а вот Демьен выглядел промокшим и жалким, как бездомная кошка.

Через разрывы в изгороди она увидела главную башню замка, стоящего на вершине холма на расстоянии двух лье: мрачное строение поднималось из родившей его скалистой земли, господствуя над округой и напоминая дьявольское узилище.

– Монтгомери.

Чувство благоговейного трепета охватило ее. Она не ожидала, что жилище Годрика будет выглядеть столь великолепно. Замок Монтгомери был в два раза больше Уайтстоуна. Как только они окажутся внутри, она и Демьен будут полностью в его власти.

Мейриона почувствовала себя абсолютно беспомощной, и сердце ее сжалось от страха и жалости к себе.

– Король хорошо вознаградил тебя. – Она показала на вырисовывающийся вдали замок.

Годрик наклонился.

– Моя награда – это ты, а не Монтгомери, – прошептал он ей на ухо.

Она жестом показала на расположившиеся неподалеку от замка поля, на которых паслись стада овец.

– Разве это не твоя земля?

– Нет, это земли моей семьи.

– Я думала, что ты внебрачный сын и у тебя нет семьи. Годрик как-то утробно рыкнул и пришпорил лошадь.

– Ты не ошиблась.

Мейриона повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Я не хотела оскорбить тебя. Твои родители не были повенчаны, но ты говоришь о семье…

– Моя мать была невольницей. Она умерла, когда мне было двенадцать, и я остался с отцом. – Тебе повезло, раз он признал тебя.

Руки Годрика крепче сжали поводья.

Мейриона понимала, какой порочной должна казаться ему. Он сказал, что его мать умерла, а она ответила, что ему повезло.

– Прости меня, я неудачно выразилась. Он кивнул.

– Твои права были узаконены?

– Нет, поскольку мачеха видит во мне угрозу для своего сына. – Голос его звучал жестко.

Мейриона не знала, что ответить, поэтому повернулась и стала разглядывать ограду. Когда Годрик натянул повод, мускулы жеребца напряглись и он заплясал под седоками. Как и его хозяин, он был полон с трудом сдерживаемой энергии.

Взбалмошная мысль пронеслась у Мейрионы в голове. Почему бы ей не укротить Годрика, как он укротил Мстителя. Возможно, ей даже удастся убедить его отказаться от мести. Если Годрик откажется от владения ее землями, она по доброй воле останется с ним.

Отец и муж в любом случае объявят войну, а это будет означать смерть ее людей. Мейриона невольно чувствовала себя пешкой на шахматной доске – ею легко могли пожертвовать, чтобы получить более значимую фигуру. Ах, если бы она была мужчиной и могла сама выбирать свою судьбу!