Подъехали к дому. Тому самому. Дому последних месяцев ее юности. Полина сразу учуяла, что богатый Буратинка – и есть Митя. И не ошиблась. Поднялись на тот самый этаж, оказались у той самой двери. Внутри была пустота. Очень чисто (только после ремонта) и – ни одного предмета.

– Хоть сейчас въезжай и живи, – прокомментировал посредник.

Она прошла в спальню. Сердце ее стучало так, что, казалось, стук его эхом отдается в пустоте комнаты. Разом, обморочно, пришли воспоминания о том, какая она, любовь. Что при этом чувствуешь и на что способна. Вид из окна не изменился. Деревья, река… Она всегда смотрела в это окно, когда ждала Митю…

– А чем он занимался, хозяин жилья? – спросила она равнодушно.

– Точно не скажу, но похоже, с наркоты начинал.

– Курьером? – усмехнулась Полина, вспомнив их встречу у поезда, его небольшую сумку.

– Бери выше, – шепотом ответил собеседник. – И давай лучше не будем. Все – смылся, соскочил, уголовных дел на нем нет, это гарантирую. Остальное – меньше знаешь, лучше спишь.

– Это точно, – подтвердила бизнесвумен.

Это точно. Спалось ей здесь просто замечательно. Что правда, то правда.

Митя, значит, закупал, распространял, потом приводил клиентов к Агате, сам пролечивался, снова закупал… Стало быть, ее начальный капитал – из этих сфер. И что? Деньги не пахнут. И пошли на пользу.

Квартиру она купила.

Думала устроить там себе личное жилье. Такой тайный уголок, чтоб приехать, помечтать, окунуться в былое. Планировала купить кровать, подобную той, что стояла в спальне у Мити. Стала заезжать чуть ли не каждый день: стояла у окна и представляла себе, как неслышно подходит к ней Митя.

Но из-за этого она не могла настроиться на вечернюю работу над зачатием новой жизни. Злилась на мужа уже запредельно. Потому и решила: квартиру следует продать. Окончательно и бесповоротно. Что ей и удалось. Причем ровно вдвое дороже по сравнению с тем, что затратила она. От Мити всегда все шло в прибыль, а не в убыток.

Митю, кстати, она ни в чем никогда не винила. Не было с его стороны лжи, коварства. Он был такой, какой был. Вполне естественный и легкий.

Винила она себя. В том, что ушла тогда по своей воле от приглашавшей остаться Агаты. Никто ее не гнал. Что она взбрыкнула? Зачем собралась и ушла? Разумная часть ее существа отвечала на эти упреки вполне утешительно: дорога с Митей по жизни была дорогой в никуда. Ну, продержалась бы она с ним еще месяц, полгода, год… Он бы ходил к Агате, стонал над ней. Возвращался бы к ней, Полине… Все равно все бы закончилось так или иначе. Им вместе не судьба. Но мечтающее о любви сердце твердило другое. И укоряло, и не давало покоя.

Однажды Полина, проезжая все с тем же своим партнером мимо дома с башенками, где решилась ее последующая судьба, заявила:

– Вот там, на том этаже, видишь, где самая красота, квартиру себе хочу приобрести. Лично себе, не для перепродаж. Как думаешь?

– Ну, не один же в городе дом с такой красотой. Несколько десятков имеется. Помогу. Но про именно эту красоту – забудь.

– И почему же? Если я именно тут больше всего и хочу? Ну, дам сверху сколько попросят. Кто же, интересно, устоит?

– Хы! – хмыкнул всезнающий соратник. – Там знаешь какая пчеломатка всем владеет! С ней не потягаешься. Я для нее недавно весь нижний под ней этаж расселял. Под ее расширившуюся клинику.

– Она что – врач? – прикинулась шнурком Полина.

– Реальный и невероятный врач. Таких вытаскивает… Знаешь, кто к ней ездит?

– Кто?

– Нет, не скажу. Ну ее на фиг. Не буду всуе поминать.

– Молодая, красивая? – настаивала упорная Поля.

– Все. Не пытай. Не молодая. Но все вокруг нее жужжат. Мечтают приземлиться на волшебный цветок.

Все точно. Агата. Пчеломатка. Самое подходящее для нее слово. Пчел много, а пчеломатка одна. И все к ней с поклонами и дарами. И как иначе? Вот – столько прошло лет, а она по-прежнему процветает. Как же это Митя от нее улетел? Неужели не прилетит? Ему же это было просто необходимо. Как он стонал тогда самозабвенно: «Ага-та, Ага-та!!!»

Да что Митя! Он мужчина. У него свой интерес. Непонятный, конечно, но явный. Но вот она сама, Полина. И она тянулась мечтами к той, которая легко и без усилий забрала у нее ее любимого. И даже ребенка не пощадила. Хотя… Не Агаты тут вина. Нет.

Полина временами мечтала вот так запросто, как и была когда-то приглашена, зайти, выпить чайку, прилечь на розовую кровать, успокоиться в соседстве Агаты. Посоветоваться с ней насчет зачатия. Агата бы приняла. Хотя… Кто знает? Тогда приняла из-за Диши. А сейчас? И – с каким гостинцем к ней отправляться? Понятно, что без гостинца нельзя. Это тогда ей подвезло. Митя был с сантиметрами…

И все же… Боязно было оказаться у Агаты. А вдруг судьба ее развернется в не пойми какую сторону? Как тогда… Нет-нет.

Полина приказала себе забыть. И навсегда забыла.

Подступили другие страхи и страдания: Вера подрастала.

Вера все унаследовала от отца. Мать ее даже иногда жалела: ну никакой загадки, одна наивность и простота. Хотя – хороша. Высокая, глазищи, как озера, розовощекая, чернобровая. Картинка для рекламы детского питания. К тому же она была по-отцовски покладистой и безропотной.

Не было с ней никаких хлопот. Училась легко. Музыке Полина ее учить и не пыталась: незачем жизнь сызмала портить. Пусть растет спокойно, вырастет – видно будет. Главное, чтоб с пути не сбилась. И чтоб помнила: она из приличной семьи.

Это Полина внушала дочери с первых лет.

– Не кричи, ты из приличной семьи.

– Не возражай, ты из приличной семьи.

– Мой руки перед едой, ты из приличной семьи.

Сначала муж даже подтрунивал, дразнил:

– Поль, ты еще скажи: «Не какай, ты из приличной семьи».

И – было – Полина даже улыбалась его шуткам.

Вообще-то мать помнила про опасный возраст и готовилась к каким-то непредвиденным всплескам. Но она назначила время тревоги за дочь слишком поздно. Вот семнадцать лет исполнится, тогда и пора тревожиться. Это она исходя из своего возраста любви решила. Даже немножко уменьшила время, начиная с которого необходимо было усиливать бдительность. Но многого она не учла. Все-таки судьбы у них разные. И организмы тоже. Уже в тринадцать Вера выглядела совершенно оформившейся восемнадцатилетней девицей. Хотя – дура дурой. Но внешне все при ней: и румянец, и коса, и грудь, и попень.

Конечно, водила ее Полина на исповедь неукоснительно. И молиться заставляла по утрам и вечерам.

Вера все делала по указке матери. Одно только почему-то не стала: отказалась вести дневник. Мать ее подначивала, чтоб вела подробный дневник. Мол, вырастет, будет что вспомнить. А так, если не записывать, все забудет. И – типа – все литературные герои вели дневники. Или хотя бы писали письма. Это, кстати, очень развивает. Учит складно излагать мысли.