Бедной чистой Дездемоной.

Ива, о ива…

Я играла, как играла бы тогда, но одна за всех. И это было замечательно!

Сержант молчит. Лаашья слилась с ночью, но слушает меня. И Сиг. И Так. Огонь, и тот притих.

Кто-то очень громко вздохнул.

Людей собралось. Откуда они взялись? Пришли и смотрят. Но пускай. Какой театр без зрителей?

«… Будь жизнями все волосы его, мое отмщенье все бы их пожрало…»

И руки – уже не мои, но оскорбленного Отелло, сомкнулись на тощей шее Сига…

Кайя пробился сквозь толпу, сдерживая желание попросту расшвырять людей. Обычно бежавшие с его пути, они стояли плотно и в упор не замечали своего лорда, что было более чем странно. Стена закончилась в двух шагах от костра. А по другую сторону – Изольда, маленькая нежная Изольда, встав на цыпочки, душила какого-то типа. И, судя по всеобщему одобрительному молчанию, а также по выражению лица Изольды, тип этот определенно заслужил подобную смерть.

Кайя подумал, что надо бы помочь. У Изольды вряд ли хватит сил, да и вообще женщины не должны убивать собственноручно – это слишком утомительное занятие. И держит она неумело. Так только синяки останутся. Душить вообще долго, быстрее шею сломать.

– Стой. – Урфин повис на плече, упираясь ногами в камень. – Посмотрим.

Изольда, отпустив типа – он осел на землю, но явно недодушенным, – принялась говорить, быстро и страстно. Люди кивали, шепотом передавая друг другу слова. Но смысл происходящего по-прежнему ускользал от Кайя.

Кайя не был представлен леди Дездемоне, но все равно ему должны были доложить об убийстве, в котором явно был замешан обвиняемый Изольдой человек. И если все обстоит именно так, как Кайя думает, то удушением он не отделается.

Изольда же, скрестив руки на груди, заговорила другим тоном.

– Надо же, как любопытно. Жаль, что раньше не пришли… – пробормотал Урфин, и стоявший рядом человек в грязном поддоспешнике шикнул:

– Тихо.

– …это просто представление, Кайя. Это просто представление…

Сделав изящный разворот, Изольда вырвала из-за пояса длинный кинжал и подняла так, что увидели все.

Ударить она не успела.

Кинжал, тяжелый, кстати и не особо удобный, вырвало из моей руки. А в следующий миг я увидела Кайя, который возвышался надо мной, аки скала над морем. Злосчастный кинжал он сжимал в кулаке. И так сжимал, что сталь сначала захрустела, а потом посыпалась крошкой.

– В общем, все умерли, – подвела я итог истории, раздумывая, пора ли бежать или уже поздно. Не смея отвести взгляд, я спрятала руку за спину, нащупала что-то – как оказалось, двузубую вилку – и протянула Кайя. Он с тем же отрешенно-сосредоточенным видом искрошил и ее.

Да уж, на металлопереработке ему бы цены не было.

А на мавра-то как похож… в сумерках лицо из-за татуировок выглядит почти черным. Глаза же белые, вернее, побелевшие. Жуткие.

И вилки, как назло, закончились.

– Вечер добрый, – сглотнув, сказала я. – Погода нынче… ветреная. И дождик идет.

Кайя кивнул.

То есть к беседе их светлость не расположен.

– А мы тут… в театр играем.

– Вы ранены? – Прозвучало так, что я едва не согласилась: да, ранена и вообще почти при смерти.

– Нет.

– А кровь?

Кровь? Ах да, пятна остались. Нюх у Кайя как у собаки. И глаз как у орла, если различил эти крохотные… ну, не крохотные, но почти слившиеся с родным цветом ткани пятна.

– Горшок лопнул. Забрызгало. – Я честно попыталась прояснить ситуацию, подозревая, что выходит не слишком понятно. Но сейчас разум мой решительно отказывался сотрудничать. Интуиция и та заткнулась.

– Горшок?

– Глиняный. Наверное, с трещиной был… маленькой… а потом раз, и все…

– Кровь лошадиная. Леди не ранена. – Сержант встал и руки поднял, как фашист, партизан завидевший.

– Фризиец?

Уф, мне как-то полегчало оттого, что внимание Кайя переключилось на Сержанта. Тот крепкий, выдержит.

– Фризии больше нет.

– Фризийцы остались.

Что-то это мне напоминает. Ах да! Пароль-ответ, и слоны улетают на юг, славянский шкаф ушел из продажи, а Штирлиц живет этажом выше. Осталось понять, кто здесь за Бормана.

– Если так будет угодно вашей светлости. – Сержант опустил руки. – Я присягнул на верность дому Дохерти. И клятву не нарушу.

Что бы это ни значило, но Кайя кивнул и повернулся ко мне.

Сейчас будет скандал…

– Леди, я понимаю, что вы глубоко оскорблены.

Как тихо вдруг стало… и зрители мои куда-то разбрелись. Благоразумнейшие люди. Я бы тоже куда-нибудь разбрелась, лишь бы это чудо рыжеглазое не смотрело на меня с такой тоской.

– Но вам не следовало покидать замок! – возвестило оно, указывая на тот самый замок, который возвышался над двором.

– Неужели? А мне показалось, что именно этого все и ждут… – Я прикусила язык. Какой смысл в именах, которые слишком известны, чтобы произносить их вслух.

Кайя глубоко вдохнул, а потом сделал то, что мужчины делают крайне редко.

– Пожалуйста, простите меня. – Он произнес это почти шепотом, но я услышала, хотя не поверила собственным ушам. – Я клянусь, что подобного больше не повторится.

Он извиняется? Он действительно передо мной извиняется?

Да мужчина, способный попросить прощения, – это… это только в кино бывает. Они вымерли все, как белые единороги! Колька-Отелло, который меня в кафе пригласил, а сам не пришел, хотя я честно прождала час у метро, и тот лишь буркнул, что у него не получилось.

И другие тоже… Это женщина прощения просить должна. Первой. Она ведь женщина, а у мужчин характер и самолюбие, которое никак нельзя поцарапать, иначе самолюбие воспалится и личность коллапсирует, ну или хотя бы к другой уйдет, не столь принципиальной.

О чем я думаю? О том, что Кайя – самый главный в замке, во всем этом клятом протекторате. И самолюбие у него должно быть размером с дирижабль. А он извиняется.

– Вы же вернетесь, леди?

Еще немного, и я не то что вернусь – на шею ему брошусь от избытка эмоций. Поэтому вместо ответа я кивнула. Вернусь. В конце концов, мужьями не разбрасываются.

И в воцарившейся тишине я услышала шепот:

– Сиг должен Лаашья много жизнь!

Лорд-протектор ушел, а спустя минуту из темноты появился еще один незваный гость.

– Ночи доброй, – сказал он, неловко опускаясь на седло. – Доброй еды.

Гость, раскрыв сумку, вытащил из нее холодный окорок, пару копченых рыбин и стопку лепешек. Добавил сыра и вина.